Раскрепощение

Я в отчаянии провожу обеими ладонями по лицу.

— Послушай, папочка. Это очень просто. Каждый должен делать то, что ему нравится. Ты можешь придерживаться своих убеждений, а я могу жить своей жизнью. Я не должна беспокоиться о том, как ты оцениваешь мой выбор — это твоя проблема. И тебе не стоит беспокоиться о моей вечной душе.

— В мире миллиарды людей, которые не являются католиками, и если ты настаиваешь на том, чтобы считать мое отстранение от веры, которая не приносит мне пользы, своего рода неудачей, то это невероятно самонадеянно. Честно говоря, все, о чем я прошу, — немного уважения. Твой путь — не единственный. И не обязательно правильный. Я не пытаюсь контролировать то, во что ты веришь, поэтому, пожалуйста, ради Бога, окажи мне такую же любезность.

— Я не знаю, кто ты сейчас, — бормочет он, глядя сквозь меня. — Ты не та дочь, которую я воспитал.

Я чувствую острую боль в сердце, потому что в этом и заключается проблема зашоренности самого себя. Мир вокруг меняется, люди, которых вы любите, растут и развиваются, а вы так упорно не замечаете этого, что испытываете сильнейший шок в своей жизни, когда кто-то, наконец, заставляет вас осознать.

— Извини, но это еще одна вещь, за которую я не могу взять на себя ответственность, — говорю я. — Знаю, для тебя это, должно быть, шок, но, честно говоря, я тоже расстроена. Я серьезно расстроена из-за того, что мне потребовалось так много времени, чтобы понять, что я могу верить в то, что мне нравится, и делать со своим телом то, что хочу. И еще больше меня бесит, что все это время я чувствовала себя виноватой и растерянной.

Честно говоря, мне надоело притворяться. Я не могу прожить свою жизнь так, чтобы защитить тебя от разочарований. Мне просто нужно жить. И тебе нужно принять эту концепцию. Надеюсь, ты сможешь найти в себе силы полюбить меня такой, какая я есть, а не такой, какой ты хочешь меня видеть, но ты должен это знать. Я никогда, ни за что не позволю тебе говорить со мной так, как ты говорил вчера, или обзывать меня подобным образом. И если ты не сможешь этого пообещать, тогда мне придется увеличить дистанцию между нами, просто чтобы защитить себя. Не хочу, но я это сделаю.

Я начинаю плакать. Не могу поверить, что веду этот разговор со своим отцом. Что дело дошло до этого. Что все повязки, которые мы с мамой отчаянно накладывали на нашу семью в течение стольких лет, разошлись, обнажив такую зияющую пропасть, что я не уверена, сможем ли мы ее преодолеть.

— Я очень сильно люблю тебя, — говорю я сквозь слезы, — но не настолько, чтобы причинить себе боль для твоего удовольствия, хорошо? Я просто… я устала. И больше так не могу, поэтому надеюсь, что ты сможешь пойти мне навстречу.

Тишина.

Мама плачет. Папа в полном шоке. Он человек, чье восприятие мира оказалось ложным.

Я чувствую себя ужасно. Отвратительно. Такой виноватой. Жестокой.

И испытываю огромное, необыкновенное облегчение от того, что скинула свою ношу к ногам отца.

Рейф прерывает молчание.

— Думаю, это слишком много для всех, чтобы переварить. Белль потрясена. Как насчет того, чтобы оставить вас наедине с тем, что она сказала?

Папа кивает, берет свой бокал и осушает его. Его челюсть так напряжена, что может сломать зубы. Он не может смотреть на меня.

Рейф встает и поднимает меня на ноги.

— Давай, милая. Пойдем домой.

ГЛАВА 42

РЕЙФ

Эти выходные — для отдыха. Для того, чтобы установить достаточную дистанцию между Белль и ее родителями, чтобы она чувствовала себя в безопасности и могла начать процесс исцеления. Для того, чтобы начать жить той жизнью, архитектором которой она является.

Жизнью со мной.

Она с трудом поддерживала свой ритм на работе последние пару дней. Мы оба, если честно. Я сильно переживаю за неё. Именно поэтому забронировал самый большой номер в Cliveden, который смог найти, и привез ее сюда вчера вечером после работы. Это достаточно близко к Лондону, чтобы было удобно, и достаточно роскошно, чтобы смягчить те линии тревоги, которые уже стали постоянным явлением на ее лице с тех пор, как ее отец увидел меня во вторник.

Не могу до конца поверить, что прошло всего четыре дня, но, несмотря на то, что эта неделя стоила нам стресса, она стала для нас настоящим подарком. Это позволило мне доказать Белль, что я на все сто процентов с ней. Что она может рассчитывать на то, что я буду защищать ее, радоваться за нее и любить без осуждения.

Я так чертовски горжусь ею за то, что она достойно и честно противостояла своему отцу. Понимаю, какую эмоциональную власть имеет над ней этот мужчина и его условная, ебанутая любовь. Нелегко противостоять своему отцу, когда твое сопротивление угрожает тому самому, на что мы все должны рассчитывать от родителей: безусловной любви. Я думаю, что ее речь к нему была удивительно любезной, учитывая обстоятельства, но нет сомнений, что она добилась того, чего хотела.