Раскрепощение

— Шшш, — мягко говорит она. — Ты знаешь, что я хочу тебя. Только тебя. Я имею в виду, Боже. Посмотри на нас сейчас. Я кончила так сильно — мне больше никто не нужен. Я тебя люблю. Мысль о чьем-то члене внутри меня до сих пор приводит меня в такой же ужас, как тогда, когда Джен пыталась уговорить меня переспать с Алексом.

Я смеюсь, в равной мере польщенный и униженный тем, чем эта юная женщина готова пожертвовать ради меня.

Она прикусывает нижнюю губу и бросает на меня дерзкий взгляд.

— Но… Формально «Адьес» все еще является частью программы, верно?

Я по-волчьи улыбаюсь.

— Верно.

— И, знаешь, это означает «прощай».

— Твоё владение французским языком просто ошеломляет.

Она показывает мне свой маленький розовый язычок, и я смеюсь.

— Так что я думаю, может быть, мы могли бы стильно попрощаться с программой? Может быть, с помощью нескольких других… рук? Один мудрый человек однажды сказал мне, что очень важно понимать математику.

Я хихикаю.

— Определенно. О чем ты думаешь, милая?

— Хорошо. — она проводит кончиком пальца по моей груди. — Массаж натолкнул меня на мысль…

ГЛАВА 43

Очень девчачий эпилог: адьес

Сестра Белина

Именно в этой комнате меня обычно принимают священники. После того первого раза, когда отец Рейф и отец Каллум пришли в мою комнату в монастыре и овладели моим телом для своего и моего удовольствия, я всегда приходила сюда, в семинарию.

Они сдержали свое слово. Доложили матери-настоятельнице о моем восхитительном целомудрии, и в прошлом месяце я вступила в годичный курс послушничества. Как послушница, я заслужила звание Сестры, хотя и знаю, что мое общение с этими людьми глубокой ночью превращает мои усилия в насмешку над дневными часами.

Эта комната, может, и самая обычная, но сегодня вечером что-то изменилось. Большая низкая кровать в центре комнаты, как обычно, накрыта черными простынями, но на этом сходство заканчивается. В этот вечер комнату освещают только сотни свечей. Звучит страстное григорианское пение, его ритм мрачно гипнотизирует. Священники — я насчитала шестерых — кажутся взволнованными. В воздухе витает тяжелый запах ладана.

— Что происходит? — спрашиваю ближайшего ко мне. Я не знаю их имен. Здесь, в семинарии, они не называют своих, но знают мое имя.

Белина.

Им нравится произносить мое имя, выдавливать его из себя, когда дразнят меня, терзают мое тело, и возносят на небесные высоты.

Он понимающе улыбается, становится передо мной и начинает расстегивать мою скромную ночную рубашку.

— Слухи о вашей красоте и аппетитах распространяются повсюду. Епископ собирается навестить вас сегодня вечером.

Мои глаза расширяются. Улыбка священника становится печальной.

— Он хочет, чтобы вы остались наедине позже. У него особые вкусы, и, если можно так выразиться, превосходные. Нам нужно подготовить вас. — он наклоняется надо мной, берет подол моей ночной рубашки и задирает ее все выше и выше. Я поднимаю руки над головой, и он снимает ее с меня с таким видом, словно открывает бесценную картину.

Я стою там, посреди всех этих голодных, полностью одетых мужчин, совершенно голая и совершенно беззащитная, позволяя своему стыду, предвкушению и уязвимости охватить меня, творить чудеса, когда они сжимают мои соски, увлажняют мою киску и посылают мурашки по моей прохладной коже.

Это всегда так начинается. С обещания, что вечер принесет неопределенность. Сюрприз. Нужна смелость, вера. И удовольствие. Всегда удовольствие. Для всех.

Но сегодняшний вечер, я подозреваю, поднимет каждую из этих составляющих на новую высоту.

— Делайте со мной, что хотите, — говорю я, чтобы свести их с ума и усилить свое собственное желание. Это то, ради чего я живу. Эти ночи столь же мирские и плотские, сколь мои дни священны. Я погружена в созерцание.

— Уложите ее на кровать, — говорит один из них у меня за спиной. — Его светлость хочет, чтобы она была влажной и готовой.

Я могла бы достичь оргазма здесь и сейчас от восхитительной мощи одной только этой угрозы, но меня толкают назад и вниз, сильные руки сжимают мои плечи, а твердые ладони поддерживают мою голову, пока я не оказываюсь лежащей на низкой кровати, которая, судя по опыту, как раз той высоты, чтобы один брал меня спереди, пока я стою на четвереньках, а другой, в свою очередь сзади.

Мои ноги мягко вытягиваются, пока они не оказываются широко разведенными, как и руки. Мои волосы благоговейно распущены. Я лежу, уже ощущая беспомощную смесь податливости и возбуждения. Каждая часть этих занятий так изысканна, но, возможно, это просто моя любимая часть из всех.

Ожидание.

Иногда они связывают меня в разных позах, но не сегодня. Сегодня вечером кто-то начинает расчесывать мои волосы от корней до кончиков щеткой, мягкая щетина которой приятно покалывает кожу головы и грубо скользит по простыне по всей длине. Я наблюдаю из своего положения лежа, в мечтательно-пассивном состоянии, как мужчины, стоящие вокруг меня, передают друг другу бутылку с маслом, наливают жидкость в ладони и потирают руки друг о друга.