Раскрепощение

Иззи уже мокрая, ее киска блестит, несмотря на тусклое освещение, и я опускаюсь на колени позади нее. Мой член отчаянно хочет войти прямо в нее, но мне нужно продержаться достаточно долго, чтобы насладиться представлением о том, что эта киска на уровне глаз принадлежит Белль. Потому что, черт его знает, что я пропустил раньше. Я заслужил это.

Я просовываю в нее пару пальцев. Она громко стонет и прижимается ко мне. Даже представить себе не могу, насколько тугой была бы Белль. Мне пришлось бы вести одним пальцем. Нужно делать это медленно. Одна только мысль об этом заставляет меня вынуть свой член и поглаживать его. Черт, я быстро кончу.

Иззи, блядь, мокрая насквозь. Я вытаскиваю свои хорошо смазанные пальцы и перемещаю средний у входа в ее тугую маленькую попку. Иисус. Интересно, сколько времени потребуется, чтобы заставить Белль предоставить мне доступ сюда.

Иззи извивается на кончике моего пальца.

— Пожалуйста, мистер Чарлтон, — хнычет она достаточно громко, что я слышу ее сквозь музыку и звуки удовольствия вокруг нас.

— Прими это, — говорю я и проталкиваюсь внутрь до упора, когда мой указательный палец скользит обратно в ее киску, прежде чем мой язык коснется ее клитора.

Она громко стонет, и мой член подпрыгивает в руке, а яйца вытягиваются еще больше. Я зарываюсь носом и ртом в ее идеальные влажные складочки и вдыхаю ее, как наркотик, потому что прямо сейчас это все, что у меня есть. Я ем Белль, говорю я себе, и она выкрикивает мое имя. Она извивается, неуправляемая, и она так сильно хочет мой член, что не помнит собственного имени.

Крики Иззи и вид красивой блондинки, согнувшейся пополам над диваном, когда я погружен в ее киску, привлекают толпу. Я чувствую, как вокруг нас собираются мужчины и женщины. Мне нравится, что эта женщина бесстыдна, уверена в себе и достаточно нагла, чтобы нагнуться и взять то, что ей нужно, но мысль о том, что когда-нибудь я смогу довести Белль до такого уровня, сводит меня с ума.

Я терся носом о ее плоть и делал свой язык настолько тугим и шершавым, насколько мог, лаская ее клитор с такой силой, что она содрогалась в конвульсиях у моего лица.

Как только ее оргазм стихает, я встаю, хватаю презерватив со столика рядом, надеваю его и погружаюсь по самые яйца в киску Иззи. Она выгибается еще больше, поднимая задницу в воздух так высоко, как только может, и я наклоняюсь вперед, обхватываю руками ее красивые бедра, провожу ими по нежной коже, представляя, что это Белль насажена на мой член, и кричит, требуя большего.

Белль. Белль. Фантазий о том, как она нервничает, подавлена и чертовски жаждет ощутить, как мой член проникает глубоко в нее под таким углом, слишком много, с ними просто невозможно справиться, и когда мышцы Иззи сжимаются вокруг моего члена, я взрываюсь. Я, блядь, взрываюсь, выплескивая каждую унцию разочарования, желания и стыда, которые испытываю из-за желания трахнуть Белль, пока крепко сжимаю бедра Иззи и вгоняюсь в нее еще сильнее.

Спасибо, блядь. Спасибо, блядь. Я выхожу и шлепаю ее по заднице.

— Моя девочка, — говорю ей. Она не двигается, и я знаю по опыту, что она захочет, чтобы кто-нибудь другой подошел и занял мое место у ее обнаженной киски.

Я не против. Я не эксгибиционист как таковой. Но получаю удовольствие от того, что женщина обнажена и извивается вокруг моего члена, настолько отчаянно, что ей все равно, кто ее видит.

Можно только гадать, сможет ли прекрасная, милая Белль когда-нибудь достичь такого уровня разврата.

Но после сегодняшнего вечера, я бы сказал, шансы уменьшаются.

ГЛАВА 16

Белль

Мэдди все утро разрывала мой телефон, поэтому я соглашаюсь встретиться с ней и съесть по тарелке пасты во время наших обеденных перерывов.

Честно говоря, меня не нужно долго уговаривать. Я не только умираю от желания услышать, чем она занималась вчера вечером в клубе после того, как я прошла свой, кхм, сеанс, но и мне нужно выговориться перед ней. Ужасно сильно. Потому что моя голова не перестает кружиться с тех пор, как те парни вышли из маленькой комнаты.

Мэдди — единственный человек, с которым я мечтала бы поговорить об этом. Она не только моя лучшая подруга, но и наименее осуждающий человек из всех, кого я знаю. Четырнадцать лет монастырской школы сделали многих из нас подверженными страху и стыду. Осуждающими. Но не Мэдди. Это придало ей решимости принимать всех такими, какими она их видит, и это одна из черт, которые я обожаю в ней больше всего.

Я иду по Олд-Бонд-стрит, рассеянно рассматривая витрины. Я могу быть занята, но всегда найду свободное время, чтобы оценить отличное платье или пару сногсшибательных туфель на каблуках. Мама с юных лет прививала мне любовь к моде и важность инвестиций в качественные вещи, которые выдержат испытание временем.