— Да! — заявила Крапинка, и глаза ее заблестели, когда она произносила эти слова. — Я уверена! Потому что Йоакиму раньше никто
— Это он
— Да, но это же правда! — неожиданно воскликнула Крапинка. — Вообще-то, если он меня вставит и этот каталог, я умру, так и знайте!
Патрик похлопал ее по плечу:
— Ну-ну, спокойнее!
— Кстати, о спокойствии, — сказала мама и пустила еще раз по кругу ревеневый крем. — Как у тебя сегодня, Патрик, не случилось ли чего-нибудь особенного?
— Канарейка фру Энокссон снова улетела… если ты считаешь это чем-то особенным, — ответил папа.
Мама засмеялась:
— Канарейки и пьяницы — это все, чем вы занимаетесь?
Папа энергично кивнул:
— Именно так. Именно это я и сказал не далее как сегодня моему СП. «Канарейки и пьяницы, — сказали, — Скотланд-Ярд чистейшей воды».
Всем показалось это забавным, и, воодушевленный успехом, папа продолжал:
— А когда я отправлялся на свой дежурный обход, и сказал СП: «Слушай, СП, если в мое отсутствие прилетит какая-нибудь канарейка, попроси ее подождать».
Все снова рассмеялись, а Расмус неожиданно задумался:
— Хотя представь, папа, а если вдруг вынырнет какой-нибудь по-настоящему крупный мошенник, вы, верно, с непривычки все грохнетесь в обморок?
Но папа выпятил грудь и, похоже, ничуть не встревожился.
— Если вынырнет какой-нибудь мошенник, я тут же его и прикончу.
Расмус восхищенно посмотрел на отца:
— Вот было бы здорово! Тогда и мне нашлось бы что порассказать, когда Спичка начнет хвастаться, что его папаша был боксером. Спасибо, милая мама, спасибо, милый папа, за обед!
Сидя после обеда в своей комнате, он неистово зубрил уроки. Разумеется, это было совершенно ни к чему, но ведь с такой твердокаменной мамой другого выхода нет. Переварив в какой-то степени немецкий и биологию, он снова вышел на кухню. Мама и Крапинка как раз закончили мыть посуду, а папа читал газету.
Расмус счел наиболее разумным немного продемонстрировать свои только что приобретенные знания:
— Отгадайте, сколько желудков у коровы? Четыре! Вернее, отделов желудка: рубец и сетка, книжка и сычуг; вы это знали?
— Да, мы это знали, — ответила Крапинка.
— Но ты, во всяком случае, не знала, как они называются, — сказал Расмус. И немного поразмышлял, прежде чем продолжить: — А вы думаете, сами коровы знают, как называются их желудки?
Оторвав глаза от газеты, папа засмеялся:
— Не думаю!
— Ш-ш-ш, — сказал Расмус, — если сами не могут разобраться со своими желудками-книжками, зачем это нам?
Мысль была мятежная. Нельзя вовремя отправиться в Тиволи только потому, что надо учить о коровах такое, до чего им самим ни капельки нет дела.
— Подумать только, — сказал Расмус, — подумать только: а вдруг у коровы заболит желудок, а она сама не будет знать, какой из них у нее болит!
Крапинка весело улыбнулась, а когда она улыбалась, на щеках у нее появлялись ямочки.
— О, — сказала она, — вот увидишь, коровка прогнется однажды утром и скажет другим коровкам: «Ой-ой-ой, как у меня болит моя книжка!»
Расмус засмеялся:
— Ха-ха! А может, вместо книжки у нее болит сетка!
В этот миг в дверь постучали.
— Наверное, Йоаким, — сказала Крапинка, срывая с себя передник.
Но это был не Йоаким. Это был Понтус, который пошел, как всегда, надежный, и веселый, и краснощекий.
— Не мог прийти раньше, — сказал он. — Мама хотела, чтобы я прежде выучил уроки.
Расмус бросил долгий взгляд на свою маму, ставившую чашки на кухонный стол.
— Кое-кому здесь тоже хотелось этого.
Мама, протянув руку, схватила его.
— Да, это так, — сказала она и еще сильнее взлохматила и без того взъерошенные каштановые волосы сына. — Но теперь можешь идти!
Он пылко, не стесняясь Понтуса, обнял ее. Потому что любил свою твердокаменную маму сверх всякой меры, а теперь к тому же выучил и немецкий, и биологию. Это было абсолютно чудесно, и так же абсолютно чудесно будет пойти в Тиволи.
— «Мама, милая мама, кто на свете тебя милей!..»
Его отец энергично кивнул:
— Ну, то же самое говорю и я. А теперь будем пить кофе.
Понтус порылся в кармане брюк.
— Я продал железный лом, — сказал он.
— Здорово! — обрадовался Расмус. — Сколько выручил?
— Три кроны. Мы все равно что сами себя кормим. И все-таки у нас остались целые горы металлолома.
Расмус был уже на пути к двери.
— Елки-палки, бежим!
Но тут Глупышу тоже захотелось составить им компанию. Рванувшись к Расмусу, он бешено залаял… Разве его не собираются взять с собой?
Наклонившись, Расмус погладил его:
— Нет, Глупыш, ты не можешь кататься на карусели.
И вот Расмус и Понтус уже за дверью и тремя энергичными громоподобными прыжками одолевают лестницу черного хода.
— Это они пошли, — сказала мама.
— Хотя можно подумать, что это было стадо молодых слонов, — заметила Крапинка.
Глава третья