Расовый марксизм. Правда о критической расовой теории и практике

Одного знания того, что Критическая расовая теория является марксистской, конечно, недостаточно для ее правильного понимания. Проще всего понять ее самопровозглашенный рост изощренности можно, рассмотрев важность замечания, сделанного другой парой теоретиков, Глорией Лэдсон-Биллингс и Уильямом Тейтом IV, в работе 1995 года под названием «К критической расовой теории образования» (это название многим покажется мрачновато забавным, поскольку спустя двадцать пять лет мы так часто слышим, что критическая расовая теория не преподается в наших школах). Посетовав на то, что «белые марксисты» не сделали достаточно для того, чтобы сосредоточиться на расе в целях теоретизации общества, Лэдсон-Биллингс и Тейт отметили, что Критическая расовая теория занимает позицию, согласно которой раса должна быть понята как «центральный конструкт для понимания неравенства». Сразу же мы можем понять многое о Критической расовой теории: это расовый марксизм. То есть Критическая расовая теория адаптирует — или, возможно, переосмысливает — марксистскую теорию, которая понимает неравенство в терминах материальных условий общества, особенно экономических условий, таким образом, что она ставит расу в центр как определяющий фактор, который позволяет марксистским теоретикам понять неравенство. Говоря иначе, Критическая расовая теория стремится улучшить марксизм, сделав его заведомо расистским.

В Критической расовой теории (экономический) марксизм является «вульгарным», а расовый марксизм — сравнительно утонченным. Конечно, слишком упрощенно говорить, что Критическая расовая теория — это «марксизм, который заменяет класс расой». Как ясно дают понять Лэдсон-Биллингс и Тейт, цель состоит в том, чтобы поставить расу в центр анализа власти и неравенства. В этом смысле раса не призвана полностью заменить экономический класс в «вульгарной» марксистской теории, но призвана выдвинуть расу на первый план и сделать класс в значительной степени вспомогательным по отношению к ней и другим политически активным измерениям идентичности (таким как пол и иммиграционный статус). Фактически, теоретики критической расы считают, что экономическое неравенство, которым интересуются классические марксистские теоретики, невозможно понять, не рассматривая его как еще одно проявление системного расизма.

Говоря более прямо, смысл Критической расовой теории, как и всех критических теорий идентичности, с которыми она «пересекается», заключается в том, чтобы сместить левую политику от экономических проблем и тяжелого положения труда (рабочего класса) к политике идентичности. Это изменение, к которому открыто призывал неомарксист и критический теоретик Герберт Маркузе в двух своих самых известных работах 1960-х годов: One-Dimensional Man (1964) и An Essay on Liberation (1969). В них Маркузе фактически жалуется на то, что развитой капитализм слишком преуспел в создании процветающего общества и здорового среднего класса, в результате чего рабочий класс утратил свой революционный дух. Затем он ищет новое место для радикального революционного духа и находит его в «населении гетто», в частности в движениях за освобождение чернокожих. Если левая интеллигенция в университетах и радикально настроенная студенческая база Маркузе направят их в русло критического сознания, может возникнуть новый революционный пролетариат, обладающий необходимой энергией для успешного продвижения западных обществ к социализму. В значительной степени Критическая расовая теория выросла из этого явно неомарксистского проекта.

Действительно, радикальные социалистические черные феминистки из группы Combahee River Collective в конце 1970-х годов — те, кто придумал термин «политика идентичности», и их связь с маркузианскими «новыми левыми» неоспорима. Для Маркузе экономический марксизм старой школы был мертв, потому что рабочий класс был слишком успешно интегрирован в процветающее капиталистическое общество, поэтому политика идентичности должна была стать инструментом для поднятия критического сознания. Так думали не только активисты и ученые из Combahee River Collective (или зарождающейся индустрии разнообразия, равенства и вовлеченности), которые предшествовали большей части Критической расовой теории. Практически все, что написано в Критической расовой теории, свидетельствует о том, что ее цель — заниматься политикой идентичности. Например, в знаменитой книге Робин ДиАнджело «Белая хрупкость» отмечается, что она «неапологетично укоренена в политике идентичности». 6 Мы вернемся к этому вопросу в следующих двух главах, когда будем обсуждать способы, которыми Кимберли Креншоу создала Критическую теорию рас, переработав либеральные идеи гражданских прав и постмодернистскую теорию, чтобы освободить в них место для радикальной политики идентичности в своей самой влиятельной работе «Mapping the Margins», написанной в 1991 году.