Распахни свое сердце (СИ)

— Побудь сегодня девочкой для кого-нибудь другого, — ласково потрепав мужчину по волосам, что

добавляло унижения к мерзкой фразе, он ушёл, оставив Дмитрия в одиночестве.

Сизов покинул клуб раздражённым, злым и жаждущим проломить лысый череп нового знакомого.

Он не попрощался с Леонидом, которого видеть хотелось меньше всего, ведь именно он, несомненно, будет в этот вечер «девочкой» его несостоявшегося любовника.

Обида за унижение не проходила, а образ Щербатого, звериный, сексуальный, грубый, не покидал

его мыслей.

И теперь, спустя неделю, эта скотина стоит перед ним и смотрит так, будто впервые видит. И в этом

взгляде тёмных глаз лишь равнодушие и абсолютное отсутствие хоть какого-то интереса.

— Ты? — Дмитрий сглотнул и резко поднялся, сжимая кулаки. В несколько шагов он приблизился к

Толику, злобно зыркнув на него сверху вниз. Щербатый задрал тяжёлый щетинистый подбородок и

вопросительно выгнул густую бровь.

— Дим, ты чего? — Рома подошёл к другу сзади и положил руку ему на плечо.

— Уволен, — процедил сквозь зубы Сизов. — Пошёл вон!

Щербатый хмыкнул, круто развернулся, задев близко стоящего генерального, и вышел из кабинета, не удосужившись закрыть за собой дверь.

— Сука! — Дмитрий скрипел зубами, глядя вслед удаляющейся фигуре, будоражащей его

воображение.

Выдохнув, он сбросил с плеча руку Смирнова и вернулся на своё место, нервно постукивая

пальцами по столу. Говорить и объяснять что-либо совершенно не хотелось. Лысая скотина, неожиданно появившаяся в его кабинете, разом спутала в голове все мысли, отчётливо выделив

только раздражение и острое сексуальное желание, скручивающееся внутри.

Глава 2

Толик Финогенов в свои тридцать четыре года не считал себя неудачником из-за того, что не имел

банковского счёта с кучей нулей и гонял на старенькой, но такой родной «девятке». Он просто жил, не сетуя на суку-жизнь, а выжимая из неё всё, что она позволяла выжать.

Отца своего он никогда не видел, да и не хотел, боясь не сдержаться и навешать папаше за все

материны слёзы, пролитые в подушку. Ещё подростком он остался единственным мужчиной в семье, потому что дед и дядя сгорели в старом деревенском бараке в компании своих собутыльников.

Бабушка после этого замкнулась в себе и не вылезала из огорода, стараясь занять себя работой, чтобы не вспоминать лишний раз о трагедии. Мать смотрела на бабкино затворничество несколько

лет, а потом, оставив московскую квартиру на Толика, забрала его младшую сводную сестрёнку

Ирину и уехала в родительский дом. Рядом с внучкой старушка оживилась и будто помолодела, нянчилась с девочкой, а когда та подросла, вбивала в её светлую головку знания, вспомнив о своём

двадцатилетнем учительском стаже.

Щербатый, тогда только вернувшийся из армии и ощутивший свободу, не забыл об ответственности

и, подавшись в органы, помогал своим любимым женщинам всем, чем мог. В сестре он души не чаял

и старался чаще бывать в деревне, чтобы видеть, как она растёт. Ирина, в противовес многим

поздним детям, росла послушной, исправно училась, скандалов не закатывала, а старшего брата, заменившего ей отца, боготворила. Мать, Антонина Ивановна, о втором родителе девочки

умалчивала и на вопросы о нём только качала головой.

Женщины возле Финогенова никогда не задерживались. Первая невеста испарилась, узнав о том, что

у него не может быть детей, а остальные жаловались на недостаток внимания. Мужчины в жизни

Щербатого появились в армии. Точнее, там появился только один, а потом захотелось попробовать

ещё и ещё.

Застукав в каптёрке вертлявого салагу Лёньку Костенко, отсасывающим у прапора, от недотраха

забывшего запереть дверь, Толик был в шоке. Он, конечно, слышал о зоновских петухах и армейских

невестах, но сам никогда не сталкивался с такими и даже не подозревал, что спит в одной казарме с

подобным отродьем. Только Костенко, судя по его нетерпеливым ёрзаниям, кажется, не принуждали, а скорее наоборот, что вызывало ещё больше отвращения. Финогенов не стал поднимать шум, молча

прикрыл дверь, а ночью выловил сопляка в сортире и хорошенько помял рёбра. Лёня на все вопросы

упорно твердил, что упал на скользкой плитке, Толика не сдавал, но обиду на него затаил.

Оправившись от побоев и убедившись, что Щербатый его тайну никому не выдал и не собирается

этого делать в дальнейшем, Костенко начал осаду крепости. Месяц он вертел задницей перед своим

сержантом, вешался на него по углам и норовил влезть в штаны. Финогенов готов был придушить

тощего назойливого голубка, но руки больше не распускал, опасаясь увлечься и действительно

отправить доходягу на тот свет. Лёня не был бы Лёней, если бы не добился своего — крепость пала.

В той же каптёрке, где началась их общая тайна, появилась ещё одна.

Толик был здоровым молодым парнем, которого в службе напрягало только отсутствие секса, но

напрягало так, что он уже почти поддался на провокации и откровенные заигрывания необъятной

медсестры из санчасти, любящей молоденьких солдат. И всё-таки он предпочёл тощую задницу

рядового Костенко, а не лишнюю тонну жира в белом халате, трескающемся по швам.