Распахни свое сердце (СИ)

Оторвался Щербатый на салаге по полной, не сдерживаясь, тиская, сжимая и вдалбливаясь в

податливое тело. С девушками он никогда не позволял себе грубости, а новые горизонты, открытые

ему Лёней, манили своей свободой, раскрепощённостью и отсутствием тормозов. Костенко убивал в

Финогенове предрассудки и брезгливость, приучая к своему телу. Толик не хотел только получать, так что быстро освоил нехитрые действия, доводящие его сослуживца до полного изнеможения и

кучи внеочередных нарядов за сонливость в неположенное время. О прапорщике салага быстро

позабыл, а на попытки того возобновить былую связь лишь отмахнулся и приврал, что у его нового

любовника звание повыше будет, и он очень расстроится, если узнает, что его мальчика кто-то

домогается. Прапор был не идиот, к тому же жуткий трус, дрожащий за нагретое местечко, так что

отвалил и Костенко по возможности обходил стороной.

Красивым или симпатичным Щербатого можно было назвать, только порядком напившись палёнки, но Лёня млел от его звериной внутренней притягательности, от его резких грубых движений и

пугающей отчуждённости. Выпросив у демобилизующегося Финогенова домашний адрес, Костенко

снова появился в его жизни, когда уже сам стянул к чертям кирзовые сапоги и вдохнул воздух

свободы. Встречались они в те периоды, когда от Щербатого уходила очередная разочарованная

баба, не сумевшая нацепить ему кольцо на безымянный палец. Единственным мужчиной в его жизни

Лёня не был, да и не претендовал, потому что сам больше всего на свете ненавидел обязательства.

Первые годы после армии Финогенов не отказывал себе в удовольствиях, а потом будто пресытился

и стал разборчивее. Только Костенко получал доступ к телу в любое время на протяжении уже почти

пятнадцати лет, когда Щербатый не состоял в отношениях с какой-нибудь бабёнкой.

Возможно, Толик мог бы назвать Лёню другом, но друзей не трахают, и такой друг был у него один.

С Кириллом Антоновым они дружили с детства, живя в одном подъезде и наводя шумиху на всю

округу. С робкой девочкой Таней, учащейся с ним в одной школе, Финогенов познакомил друга ещё

до службы.

Кирилл был старше Щербатого на два года, поэтому сопливую девчонку, как он её называл, всерьёз

не воспринимал. Кто же знал, что через год он будет обивать порог её дома и добиваться

благосклонности? Антонов и сам не заметил, как васильковые глаза и родинка над губой вывернули

его душу. А Таня смотрела на парня, как на божество: взрослый, красивый, с невероятно доброй

улыбкой и, в отличие от большинства его ровесников, думающий о будущем. Родители девушки

были категорически против их отношений, уверяли дочь, что он наиграется и вышвырнет её из своей

жизни, но Кирилл, не уставая, поступками доказывал обратное. Едва его друг вернулся из армии, он

потащил его к людям, с которыми планировал породниться, и сделал Тане предложение. Отец

девушки, учёный-интеллигент, матерился так, что соседи повыскакивали из квартир в жажде хлеба и

зрелищ. Антонов сдаваться не планировал, так что спустя две недели, дождавшись совершеннолетия

своей избранницы, заявил, что Таня беременна, и под причитания её матери-переводчицы и ор отца

повёл девушку в ЗАГС подавать заявление. До назначенной даты росписи родители приходили в

себя, а уже после сего события узнали, что их наглейшим образом обманули, зная, что в таком

состоянии им будет не до справок из гинекологии. Кирилл извинился и с ехидной усмешкой сказал, что не будет оттягивать и в кратчайшие сроки обеспечит новых родственников внуками, теперь уже

точно и безо всяких шуток. Татьяну он забрал к себе, в квартиру, где жил с бабкой и дедом, отобравшими его в детстве у запойной матери. Просторная трёшка позволяла вместить в себя

молодожёнов и двух стариков.

Семь лет счастья, такого, какое редко выпадает на долю человека, а потом…

Щербатый до сих пор иногда просыпался ночами в холодном поту от кошмара, в котором он видел

широко распахнутые глаза лучшего друга и стекающую изо рта по подбородку кровь. Пуля, предназначенная для Толика, угодила в Антонова, закрывшего его своим телом. Финогенов выл, глядя, как из Кирилла ускользает жизнь, а всегда смеющиеся глаза становятся стеклянными и

пустыми. И вместе с ним умирала какая-то часть души самого Щербатого. А смог бы он отдать

жизнь за друга? Смог бы. Самый близкий, самый родной и понимающий. Такой, каких уже не будет.

Мы не знаем, сколько нам отмерено, и думаем, что успеем совершить всё задуманное, но часто не

успеваем. Толик не успел. Он так и не открыл другу постыдную тайну о себе, которую хранил уже

несколько лет. Почему-то теперь это казалось очень важным.

Двадцать девять лет. Антонов и не пожил толком, ушёл совсем молодым, но запомнившимся

навсегда.

Именно Финогенов был гонцом плохой вести для семьи друга, он успокаивал скулящую Татьяну, рвущую на себе волосы. Маленькая Алеся забилась за диван, плакала, не понимая, что происходит, и

звала своего любимого папу.

Старик Антонов пережил внука на полгода, а вслед за ним ушла и бабка.

У своих родителей Таня помощи не просила. Щербатый был рядом, взяв на себя заботы о семье