Распятие

Он стоял, опершись о стол костяшками пальцев, подавшись вперед и глядя на меня буравчиками-глазами, целясь своим длинным носом. Он словно пытался просверлить меня и добраться до мозга. Ему, наверное, казалось, что со стороны он производит внушительное впечатление.

Глупец! Он бы действительно произвел на меня такое впечатление лет эдак пятнадцать назад. Но не сегодня. Я уже потерся в разных кабинетах и на разных этажах. Работа в министерстве научила меня крепко прятать свои мысли и настроения, всегда быть ровным, благожелательным. Иначе нельзя. У нас даже женщины теряют свою женскую эмоциональность и импульсивность. В сущности, мы тоже все одинаковые, но только на другом уровне. Именно на другом, но не на более высоком. А так, в сущности, разницы никакой.

Что он, что я, что мужичонка Анисим, что наш министр. Во всех нас какая-то гниль, какая-то порча. Мы забыли, что такое естественные человеческие отношения. Каждый ведет свою игру, свою партию. Но не своим голосом. Мы вообще живем как-то не так. А как надо жить — не знаем. Или не хотим знать. И тем более не имеем представления, как все изменить в лучшую сторону. Новая революция? А что она даст? Больше ленинизма? Простите, а какого? Пока я перебивался тем ленинизмом, который мне вдалбливали в голову в институте и в других местах, мне казалось, что в этом и только в этом заключен выход из тупика. Но вот нечаянный случай: меня подписали на пятидесятипятитомник полного собрания Ленина, и я, с детства приученный читать все, что попадает ко мне на книжные полки, где-то на двадцатом томе окончательно запутался во множестве ответвлений от «истинного ленинизма», который сидел в моей башке. А этот представитель, небось, не прочел ни единой книжки из Маркса и Ленина. Поэтому его и не интересуют мировые проблемы.

И я усмехнулся той мудрой, проницательной усмешкой, какой только и может усмехаться напичканный знаниями и видавший виды человек, посмотрел на хозяина кабинета-камеры ласково, — я точно знал, что смотрю на него ласково, — и произнес:

— Мне хотелось узнать вас поближе… Понять хотелось…

— Ну и как? Узнали? Поняли?

Я пожал плечами и вышел.

37. Август 1957 года. Воскресенье

Я иду по улице Первомайской. Иду к реке, где на крутом берегу стоит памятник Чкалову, где крутая лестница в виде лиры спускается к Уралу. Иду мимо драмтеатра, мимо магазинов, мимо гарнизонной гауптвахты, разместившейся в Пугачевской крепости, где когда-то сидел лейтенант Кучин, а я ходил его навещать. Тогда, в августе пятьдесят седьмого, проходили какие-то окружные соревнования, и мы с Кучиным участвовали в них, и его почему-то забрали в комендатуру и посадили на гауптвахту. Я уж и не помню, почему.

За Уралом дубрава, по утрам мы делали там зарядку, бегали, тренировались, а жили в училище летчиков. Как раз в это время там учился Гагарин, и я, может быть, не раз встречался с ним. А может быть, и нет.

Но больше всего мне помнится Первомайская улица тем, что вот здесь, сразу за драмтеатром, стоит трехэтажный дом, а в нем жила женщина, и когда моему редактору стенгазеты старшему лейтенанту Бабичу очень хотелось очутиться возле этой женщины, он посылал меня к майору Смирнову, чтобы я сказал ему, будто у меня кончились краски и истрепались все кисти. Тогда майор Смирнов, предварительно наудивлявшись, как быстро это случилось, позовет Бабича и попросит его съездить в Оренбург и привезти все, что мне нужно. И освободит Бабича от какого-нибудь дежурства или просто от необходимости сидеть в выходной день в общежитии в ожидании неизвестно чего. Но Бабич делает вид, что он в красках и кистях совершенно не разбирается и что без рядового Ершова ему в Оренбурге делать нечего, хотя он, в отличие от меня, закончил когда-то художественную студию и рисует значительно лучше меня. Но об этом майору знать не обязательно. И майор Смирнов, скрепя сердце, отпускает меня с Бабичем… на целые сутки. Старший лейтенант берет у командира нашего экипажа лейтенанта Саяпина мотоцикл, и мы катим в Оренбург.

Конечно, это случается не часто — когда моему редактору становится особенно невтерпеж.

Мы приезжаем в Оренбург, поднимаемся на второй этаж, где нас уже ждет ужин. Женщина старшего лейтенанта Бабича нарядна и приветлива. Я знаю, что у этой женщины есть дочь от Бабича, но знаю также, что у Бабича есть законная жена, которая живет в Москве и занимается там научной работой. Наверное, и у нее есть какой-нибудь заменитель старшего лейтенанта. Иногда, подвыпив, Бабич любит поиронизировать над своей жизнью. Но в целом он доволен.