Распятые любовью

Родители мои были простыми рабочими – отец шахтёром, правда, идти в забой ему не позволяло здоровье, но и горным электрикам засчитывался подземный стаж, впоследствии позволявший им выходить на пенсию намного раньше обычного срока. Мать трудилась формовщиком на заводе железобетонных изделий. Работа тяжёлая, а заработная плата… Нельзя сказать, что слишком маленькая, но, как говорили в те времена, не до жиру, быть бы живу. Конечно, не голодный тридцать третий год и не сложный сорок седьмой, но и назвать жизнь беззаботной язык не поворачивается – родителям вечно приходилось «перехватывать» у соседей «пятёрочку» до получки.

Отец рассказывал, как они в детстве с друзьями в злопамятном тридцать третьем «выливали» сусликов из нор, а потом, предварительно разделав тушки, жарили их на костре. Мама, слушая эти рассказы, еле-еле сдерживала рвотный рефлекс. Отец смеялся и говорил: да пойми же ты, глупая, я за всю свою жизнь ничего вкуснее не ел, может, только благодаря этому степному деликатесу и выжил в 1933 году. Бабушка Аня в знак согласия с сыном молча кивала и вздыхала. Однажды она, взяв с меня клятву, что я никогда и никому не расскажу о случившемся, поведала мне, что у моего отца был младший брат, внезапно умерший осенью всё того же злополучного 1933 года. Несмотря на то, что в шестидесятые-семидесятые годы в СССР в моде повсеместно были страшилки, так называемые садистские стишки, то, что рассказала баба Аня, повергло меня в шок. Оказывается, бабушка с дедом в 1933 году, воспользовавшись случаем, съели папиного брата, то есть моего дядю, и сделали вид, что ребёнка похоронили.

Меня так ошеломила бабушкина страшилка, что я с неделю боялся даже прикасаться к бабке и отцу – папа, по заверениям бабушки, ведь тоже супчик из братика хлебал.

Бабуля, заметив, что с её внуком что-то творится невообразимое, однажды рассмеялась и сказала мне: «Ну, что, внучек, напугала я тебя? Да пошутила я, милый, не было у твоего батьки никаких братьев, никого мы с дедушкой не ели. Ты же мне рассказываешь свои страшилки, вот и я решила тебя попугать. Только стихами-то я не умею говорить».

Я обрадовался, обнял бабушку и расцеловал её морщинистое лицо, что случалось крайне редко.

– Бабушка, а хочешь, я тебе новую страшилку расскажу? – осмелев, предложил я.

– Ну, расскажи, – улыбнулась баба Аня. – Не очень страшная?

– Да не! – махнул я рукой. – Слушай:

На снегу лежит ребёнок

От крови весь розовый,

Это дети там играют

В Павлика Морозова.

Смешно?

– Очень, – с сарказмом ответила бабушка и, погладив меня по голове, предупредила: – ты смотри, в школе такие стишки не рассказывай, а то накажут.

– Ой, баба, – возразил я, – да у нас в школе все рассказывают такие страшилки.

– А ты воздерживайся, – настаивала баба Аня, – мало ли что кому в голову взбредёт. Начальство – оно такое подлючное и мелочное, сегодня с тобой вместе смеётся, а завтра в кандей упекут.

Что это за страшное призрачное помещение, я в ту пору ещё не знал, но в обиходе баба Аня называла кандеем свой погреб, и я никак не мог сообразить, зачем меня туда «упекать». Настанет время, когда я пойму, что бабушкин погреб – это цветочки. Там хоть и холодно, зато провианта полно и вино с самогоночкой имеются.

Что запомнилось мне с тех достопамятных лет, так это девиз «тащи с работы каждый гвоздь – ты здесь хозяин, а не гость». Крали все и всё. Мои родители строили дом, и как, скажите, было не стащить с завода ЖБИ (железно-бетонные изделия) мешок-другой цемента. Рядом с нашим домом проходила железная дорога, там вдоль дороги то в одном месте, то в другом частенько появлялись штабеля с промасленными шпалами. Из них получались надёжные несущие конструкции. Отец мой говорил: у государства можно украсть, это незазорно, учитывая, сколько оно крадёт у народа. Если вы думаете, что мой отец был ярым антисоветчиком, вы заблуждаетесь, он любил Родину, но не красть не мог, потому что нужно было строить дом. А чтобы не прицепился ОБХСС, они с матерью частично покупали стройматериалы, тот же цемент, шпалы и многое другое. Но с таким расчётом, чтобы потом украденное не слишком бросалось в глаза, и можно было всегда предъявить «бумажку», вот, мол, всё по-честному, без обмана у волшебника Сулеймана.

Красть можно было всё, что угодно, но нельзя было перебарщивать. Кради в меру, никто тебя не тронет. Сам руководитель государства с экрана телевизора как-то сказал: «Плохо живем, говорите? А я вот, помню, студентом разгружал вагоны. Три мешка государству – четвертый себе. У нас и теперь вся страна так живет!».

Если вникнуть в суть сказанного, Леонид Ильич – крёстный отец нашей безоглядной коррупции, плавно перешедшей в постсоветскую жизнь.

В ту пору много ходило анекдотов про Брежнева, но мне запомнился особо про перспективы советского человека.

Выступает Брежнев на съезде и говорит:

– Товарищи! В 1980 году у нас не будет мясных продуктов, что предлагаете?

В зале молчание. Вдруг раздается одиночный голос:

– Будем работать по десять часов в сутки!

Брежнев:

– В 1982 году у нас, товарищи, не будет молочных продуктов. Какие будут предложения?