А накануне отъезда из Москвы у Красина состоялся любопытный разговор с Рыковым. Алексей Иванович не стал ходить вокруг да около, а прямо поинтересовался у Леонида Борисовича, как тот намерен на оклад посла содержать две семьи, особенно зная склонность Любови Васильевны спускать деньги на красивую жизнь? Красин назвал необходимую дополнительную сумму — 100 ф. ст. в месяц. Условились, что деньги будут поступать через Горбунова из специального фонда председателя СНК. Этим и ограничится круг посвященных. А Горбунов позаботится переправить их Красину за границу через одного из надежных товарищей, на роль которого согласился Крестинский. На том и порешили. Но прошло больше месяца, а средства Крестинскому в Берлин так и не поступили. Красин, по словам последнего, начал проявлять беспокойство. Однако вскоре Горбунов урегулировал этот вопрос, и деньги стали приходить. Крестинский исправно пересылал их в Париж Любови Васильевне, получая взамен соответствующие расписки[1731]
.Крестинский приводит этот факт, а также то обстоятельство, что его постоянно торопили из Парижа с присылкой денег, в качестве доказательства отсутствия у Красина значительных накоплений. Но на этот вопрос можно взглянуть и с другой стороны: не демонстрировал ли Красин таким образом первой супруге, что денег у него нет? Леонид Борисович явно не горел желанием посвящать Любовь Васильевну во все детали своего финансового положения, поскольку к тому времени полностью утратил к ней доверие, а главным образом какую-либо сердечную привязанность. Теперь все его помыслы были устремлены к другой. Тамара и Леночка (так Красин стал называть их дочь после смерти Ленина) — вот его отрада и будущее, и их благополучие для него превыше всего.
А пока мадам Красина-первая, особа весьма деятельная, особенно когда могла вольно распоряжаться деньгами, зачастую ей не принадлежавшими, т. е. государственными или народными, как тогда было принято говорить, осваивала французские просторы. «Любовь Васильевна, — отмечает В. Эрлихман, — охотно игравшая в Лондоне роль торгпредши, перебралась в Париж вместе с дочками, чтобы с еще большим удовольствием играть роль супруги посла»[1732]
. И первое, за что она взялась, — обновление за казенный счет здания посольства. Надо признать, к тому времени она вполне смирилась с наличием у ее супруга второй семьи, закрепив за собой роль первой жены султана, что, впрочем, вполне ее устраивало. Любовь Васильевну беспокоило только одно — деньги. И пока Красин мог обеспечивать ей и дочерям более чем безбедное существование, она совершенно комфортно чувствовала себя в роли официальной спутницы жизни столь известного и популярного деятеля, каковым на тот момент являлся Красин, которого она зачастую именовала просто Л. Б. Необходимо отметить, что так ярко проявившаяся в тот период алчность не развилась у Любови Васильевны в последние годы, когда здоровье Красина пошатнулось и стало необходимо задуматься о будущем. Как вспоминал близко знавший ее с молодых лет Соломон, уже к моменту возобновления отношений с Красиным в 1902 г. в ней «не было ничего общего с той курсисткой Миловидовой»: «Жизнь и нужда наложили на нее свою тяжелую руку, и от былого идеализма в ней не осталось уже ничего. Это была зрелая женщина, очень себе на уме, с обывательской хитрецой, с явно выраженными мещанскими стремлениями извлечь из каждого, что можно, для себя и своих, с тяготением к мещанской, дурного тона „шикарности“»[1733]. Они встретились в Крыму, где Леонид Борисович в очередной раз «скрывался» от полиции, а Любовь Васильевна отдыхала с детьми. Старая любовь не ржавеет: страсти закипели вновь. А вскоре, не разводясь с прежним мужем Виктором Оксом, настойчивая дама появилась в доме Красина в Баку с тремя детьми и заявила, что собирается с ним жить. И Леонид Борисович согласился: якобы ему очень докучало внимание местных незамужних дам[1734]. Лично я верю в эту версию биографов Красина с трудом, но факт есть факт: Любовь Васильевна вернулась в жизнь Леонида Борисовича.Сам же Красин считал время, проведенное в Париже в переговорах о взаимных финансовых претензиях, потерянным впустую. Он рвался в милый его сердцу Лондон — туда, где бурлила политическая и деловая жизнь, а главное, находился мировой финансовый центр. В своих письмах к жене Красин называет Англию «ваш волшебный остров»[1735]
. Как видим, Великобритания всегда была притягательным местом для жизни семей крупных функционеров страны, пусть они и именовались большевиками, а не демократами или патриотами. Что-то в этом все же есть…