Расписание тревог

В целом жизнь была как жизнь, и переменять ее они не собирались. Но вот Танька подросла, жить в одной комнате стало тесно. Ходили, обивали пороги, все без толку. Решили вступить в жилищный кооператив; подали документы, внесли деньги. И вот поди ж ты, жаль стало старой комнаты, до зарезу! И опять же Танька: вымахала на голову выше отца, кавалеры весь подъезд мослаками вытерли, бренькают на гитарах, додики неумытые, каждый вечер. Того и гляди, принесет девка в подоле. Ладно, это я зря на нее клепаю, растет в строгости. Но пошли дальше. Въедем в этот кооператив, в эти две клетки для канареек, и что после? Через год-два Танька выскочит замуж: где, спрашивается, станет жить? На женихов нынешних, как и вообще на чужого дядю, Егор Черкашин ие рассчитывал. Практика показала, что все добывается собственными мозолями. Решили так: они с Нютой разводятся, Егор остается в старой комнате, а в ЖСК идут Нюта с Танькой. Потом, когда пройдет нужное время, они с Нютой снова сойдутся, и в итоге Танька будет иметь свой угол, поменявшись комнатами с отцом.

Расчет был верный. Но сколько Егор спалил табаку, сколько Нюта слез выревела!

Между тем синоптики сообщили: антициклон захватил юго-западные и западные районы края, температура воздуха упала еще на три градуса, скорость ветра достигла двадцати пяти метров в секунду.

Нюта пришла в десять сорок пять, опоздав, таким образом, на четверть часа.

— Дошла! — нетерпеливо и заботливо сказал Егор.

— Ой, Егор, думала, унесет! — сквозь набитые ветром слезы улыбнулась Нюта. — Вон капроны порвала, два раза падала.

— Черт с ними, с капронами, не реви только.

У дверей зала заседаний Нюта остановилась.

— Не могу, ноги подгинаются…

— Ну постой, отдышись.

— Чего говорить-то, Егорушка?

— Скажешь, пьет, изменяет…

— А ты, правда, изменяешь? — Нюта жалко заглянула ему в лицо.

— Нашла время выяснять! — сердитым шепотом ответил он.

Нюта вздохнула, качнула головой с тяжелыми, уложенными высоко косами и проговорила твердо:

— Нехай, будь что будет! Пошли!

В зале было пусто, лишь секретарь суда, совсем девчонка, гнулась над книжкой, запустив в нос палец по самый казанок.

— Это судья?! — едва слышно спросила Нюта.

— Секретарша, — ответил одними губами Егор и покашлял.

Девчонка вытащила палец, покраснела, близоруко сощурилась.

— Вы на беседу?

— На беседу, доченька, на беседу, — сказала Нюта.

— Иван Иванович, кажется, у прокурора.

При слове прокурор Нюта струсила, вцепилась в рукав Егора.

Девчонка приоткрыла внутреннюю, обитую дерматином дверь.

— Иван Иванович, вы здесь? До вас пришли.

— Черкашины? — послышался глуховатый голос судьи.

— Черкашины, — подтвердил Егор.

— Пусть заходят.

— Заходите, — сказала секретарша.

2

Судья сидел на столе. Прислонившись к стене, тянулся ухом к динамику. Это был не старый еще, с болезненным лицом мужчина.

— Минутку, — буркнул он и кивком указал на стулья.

Егор и Нюта осторожно присели. Нюта было придвинула свой стул ближе к Егору, тот зыркнул на нее свирепым глазом и отодвинулся.

— Так-так, — сказал судья хмуро, слезая со стола и усаживаясь на место. — В прошлом году мело и вот, нате вам, нынче снова. Лучшие карбонатные земли выдуваются…

Егор кивал, покашливая в кулак. Нюта широко раскрытыми глазами смотрела на судью, отмечая про себя несвежий ворот сорочки, покривившийся институтский ромбик на лацкане потертого пиджака, на веснушчатые залысины и такие же веснушчатые короткопалые руки, перебирающие бумаги на столе, и старалась угадать, как отнесется к их делу, а в частности к ней, Анне Черкашиной, этот человек, на вид такой недоступный и строгий. Она припомнила, как на выборах бабы судачили, что у него парализованная жена и старушка мать. Нюта встретилась с ним глазами и на миг всей своей бабьей душой окунулась в холодную глубину его одиночества, мужского стыдного сиротства и привычной внутренней боли. «Засудит», — подумала она со страхом.

— Что вы меня разглядываете?

— Я? Ничего… я слушаю, — пролепетала Нюта. Егор сурово на нее посмотрел.

— Раньше надо было глядеть, когда выбирали!

Егор усмехнулся его словам, которые можно было истолковать вполне как шутку, но сделал это осторожно и чинно.

— Ну что же… Поговорим? — с видимой неохотой поговорить сказал судья. По складу характера он предпочитал дела уголовные, хорошо накатанные следствием, не требующие сложного судебного разбирательства. Приступая к рассмотрению дел гражданских, он всякий раз перебарывал свое нежелание заниматься ими, невольно раздражался и настраивался враждебно к обеим тяжущимся сторонам. — Расскажите-ка мне, уважаемая Анна Афанасьевна, с чего это вы надумали разводиться?

— Как все, так и я…

— Выходит, по-вашему, все разводятся?

— Я не то хотела сказать, — поправилась Нюта — Я хотела сказать, у нас все, как у людей, у других то есть.

— У людей брачные узы и семейный очаг, а у вас картина обратная и малопривлекательная.

— Разве, кроме нас, никто не разводится?

— Почему же… В том-то и беда. Но возьмите, к примеру, молодую пару. По недомыслию сошлись, по недомыслию и расходятся. А вы?

— Там, в заявлении… гражданки Черкашиной все указано, — сказал Егор.