Расплата

Двое суток длился безрезультатный розыск бежавшего и изнурительный допрос караула. Ночные патрули и засады за это время задержали в городе около двух десятков различных правонарушителей и мелких воришек. Однако Кунгурцева среди них не было. Обстановка в нашем отделе накалилась. Работали мы с удвоенным напряжением, особенно через день после побега, когда пришли сведения по проверке Кунгурцева. Управление госбезопасности Минской области сообщило, что подтвердить проживание Кунгурцева, его отца и матери в Борисове возможности нет, поскольку учет населения после немецкой оккупации пока что не производится. В Борисове действительно есть улица Старо-Московская, но дом 28 находился в квартале, который полностью сгорел.

В сообщении Главного управления контрразведки «Смерш» указывалось, что Кунгурцев на учебе и излечении в Новосибирске не находился. По данным Генштаба, номер воинской части, указанный в изъятых у Кунгурцева документах, принадлежит 237-му отдельному автобату, который в 1941 году в районе Белостока попал в окружение и был разбит. Центр просил докладывать ему о ходе разбирательства дела Кунгурцева.

Все эти сообщения свидетельствовали о том, что Кунгурцев — дезертир или, возможно, шпион. Убедительные материалы для изобличения преступника находились в наших руках, а самого его не было…

Кунгурцева задержали лишь на третьи сутки, в пятом часу утра, здесь же, на железнодорожной станции. Тут в засаде находилась наша опергруппа — несколько сотрудников расположились в пустом товарном вагоне, стоявшем чуть в стороне от виадука, на запасном пути. В тот час на главный путь станции подали товарняк, который должен был вот-вот отправиться. И вдруг чекисты увидели, как на тормозную площадку одного из вагонов поезда вскочил подозрительный с виду солдат. Вскочил — и тут же исчез. Как растаял. Состав задержали и осветили прожектором с виадука. Тут-то и обнаружили Кунгурцева — лежал он ничком на крыше вагона…

Беглец выглядел помятым, надломленным, затравленным. Допрашивал его начальник отдела полковник Бухтиаров.

На вопрос, как ему удалось бежать из камеры предварительного заключения, Кунгурцев ответил, что пролез через форточку окна и решетку. Полковник Бухтиаров не поверил, и Кунгурцева ввели в камеру, чтобы он продемонстрировал, как это сделал. Он снял с себя сапоги, шинель, гимнастерку, шапку и выбросил все это во двор через форточку. Встал на подоконник, просунул голову и прижатую к ней правую руку в форточку, а затем — в ячейку решетки, одинаковую по размеру с форточкой. Работая ногами и помогая себе двигаться левой рукой, повернулся лицом вверх. Сделал еще пол-оборота телом, ухватившись правой рукой за решетку, и оказался за пределами здания.

За этой удивительной процедурой наблюдал почти весь руководящий состав отдела. Мы ахнули, глядя, как задержанный словно не вылезал из камеры наружу, а, подобно ужу, вывинтился из нее.

После этой сцены, вернувшись в свой кабинет, полковник Бухтиаров, вроде бы чуть посветлев лицом, продолжил допрос Кунгурцева. На этот раз тот частично изменил свои объяснения, уверяя: дескать, коль вторично попался, то расскажет всю правду. И он рассказал, что родился и жил до 1944 года в городе Борисове Минской области — то есть проживал по тому адресу, который называл и раньше. В июле 1944 года Борисов был освобожден от фашистских оккупантов, и Кунгурцев пристал здесь к одной из воинских частей. Воевать не пришлось — вскоре был контужен и отправлен в тыл в какой-то госпиталь. По дороге туда пришел в себя и случайно отстал от эшелона. Ездил из города в город в поездах и в одном из них подобрал забытые кем-то чистые бланки, которые использовал для изготовления фальшивых документов. Он просил отправить его в действующую армию. Якобы и бежал он из камеры предварительного заключения по той же причине — чтобы попасть на фронт…

Согласно санкции военного прокурора Кунгурцеву предъявили обвинение по статье об уклонении от службы в Советской Армии, поместили в городскую тюрьму и продолжали допрашивать.

Уже и тогда были основания подозревать Кунгурцева в шпионаже. Но обвинение предъявляется не по подозрению, а на основе доказанных фактов. Поэтому Кунгурцева пока официально обвиняли в дезертирстве, но глубокое расследование его дела продолжалось…

Полковник Бухтиаров собрал оперсостав для подробного разбора ошибок, допущенных при задержании, организации охраны и розыска Кунгурцева. Мне и капитану Таранихину досталось в тот день больше всех на орехи. Но мы не роптали, для нас, молодых работников, это был поучительный урок.

Досталось, конечно, и коменданту нашего отдела лейтенанту Пименову. «Почему поставили решетку со столь большими ячейками? — наседал на него полковник Бухтиаров. — В чем дело?»