Расплата

Жена Раковича, уложивши ребёнка спать, сидела на балкончике своей дачи и, кутаясь в тёплый платок, смотрела на дорогу, по которой должен был придти с пристани муж. Она была чрезвычайно взволнована, и ей уже начинало казаться, что с Николей произошло что-нибудь ужасное. Он мог попасть под вагон конножелезки, упасть в Неву (случается, что ялики опрокидываются), на него мог наехать извозчик и растоптать его. Кроме того, он мог внезапно заболеть и теперь, пожалуй, лежит без всякого ухода в пустой квартире. (Интересно знать, догадается ли послать за доктором?) Наконец, и это всего хуже, он мог отправиться (не предупредивши её) к каким-нибудь знакомым, преимущественно к тем, где есть молодые и хорошенькие женщины, и, в чаду весёлых разговоров, совершенно забыть её, несмотря на то, что она любит его больше всех людей на свете и сегодня даже совсем не обедала, потому что не может одна обедать. Он, однако, может и, по всей вероятности, уже пообедал. Но где? В ресторане, где встретился с какой-нибудь подозрительной и бойкой девицей (между ними есть замечательно красивые), или не заехал ли в Новую Деревню, к Галкиным, у которых чуть ли не двенадцать дочерей (воспитанных, к сожалению, самым легкомысленным образом)? Во всяком случае, надо будет, когда он заснёт, обыскать его карманы. Не мешает также тщательно перелистать это «дело о выеденном яйце», которое он целое лето возит с собою. Николя – она отлично его изучила – откровенен и честен только там, где честность и откровенность могут сослужить ему полезную службу, вообще же скрытен и эгоистичен. Личное наслаждение (хотя она не понимает, какое наслаждение целоваться со всяким встречным смазливеньким личиком) он ставит выше её спокойствия и в жертву минутной прихоти не задумается принести её счастье. С ним надо держать ухо востро и не делать ему ни малейшей поблажки – иначе он ускользнёт как угорь…

XIII

Обуреваемая всеми этими мыслями, молодая женщина и не заметила, как её муж и Кривцова вошли в дачный садик, где, в центре единственной куртины, с поблёклыми цветами, возвышался столб с зеркальным шаром, и затем, пройдя темноватую залу нижнего этажа, уставленную соломенными стульями, поднялись по узенькой лестнице до балкона.

– Варенька! – крикнул Ракович.

Она вздрогнула и, встав, повернула голову к нему.

При виде Кривцовой маленький лоб её, выпуклый и испорченный оспой, вдруг побелел. Она стояла спиною к солнцу, во весь рост, стройная и почти массивная. На нижней части её круглого лица блуждала бледная улыбка, губы трепетали. Казалось, она употребляет огромные усилия воли, чтоб подавить своё гневное смущение.

Кривцова смотрела зло, и её улыбка была также некрасива. Но бледность была незаметна, благодаря розовому свету заката, прямо падавшему на неё. Руки были опущены, локти прижимались к телу, она дрожала.

Так прошло несколько мучительных секунд.

Ракович первый нарушил молчание, нежно толкнув Кривцову к жене и произнеся развязно:

– «Ах, подруженьки, как скучно»!.. Что ж вы… точно недовольны встречей… Ну, мало ли там что!.. Стоит ли! Будьте по-прежнему друзьями… Ну, мир, пожалуйста, мир!..

Его жена сделала шаг вперёд и медленно протянула подруге мягкую руку, с тонкими пальцами.

– Здравствуй, Катя! – сказала она.

– Здравствуй! – отвечала Кривцова, чуть прикасаясь к её руке. – Извини, что так неожиданно и, может быть, не вовремя… Но мне нужно… и я нарушу твоё мирное житьё небольшим разговором… Ведь, я для этого нарочно в Петербург приехала… Надеюсь, извинишь?

Та с некрасивой улыбкою, которою умеют оскорблять женщины, сказала:

– Вероятно, что-нибудь очень важное?.. Что ж делать… Поговорим… если недолго…

– Да… Очень недолго, – отвечала Кривцова. – Николай Петрович! Уйдите, пожалуйста…

Ракович пристально взглянул на неё, потом на жену. Глаза его засмеялись. Не сомневаясь, что ему удастся, во всяком случае, примирить подруг, он вышел.

Кривцова захлопнула за ним стеклянную дверь. Гвоздь, державший драпировку, выскочил, и парусина мягко опустилась до пола.

XIV

– Говори, Катя, – произнесла молодая женщина.

Кривцова, руки которой нервно шевелились под тальмой, с трудом отвела глаза от её гладкого золотого кольца, взяла стул и села спиной к выходу.

– В сущности, – начала она, – я хотела сказать тебе всего несколько слов… Но сейчас раздумала… Нужно, чтоб всё было по справедливости… И потому речь моя теперь будет длиннее… Ты должна будешь её выслушать, ты у меня в долгу…

– В долгу?

– Конечно. Если б было иначе, мы не встретились бы так… – она неловко засмеялась, подыскивая выражение, – так сухо!.. Ведь мы были как сёстры… А теперь, Варенька, мы враги. Что поссорило нас? Коля. Ты отняла его у меня – и я тебя возненавидела. Зато и ты стала ненавидеть меня, потому что, разбивши мою жизнь, сделалась моим неоплатным должником… Ты каждую минуту должна ожидать, что я потребую от тебя отчёта и стану твоим судьёю… и что могу осудить тебя и покарать – с неумолимостью палача. Твоя ненависть, Варенька, ниже сортом, но она служит доказательством, что я говорю правду.