Расплата

Старик невысок, до невозможности худ, сгорбленный, трясет седой бородой, не может вымолвить слова, рвутся из горла какие-то хрипы.

— Ша! — вразумляет Лясгутин. — Я, папаша, тебе объясняю по-интеллигентному. Тебе золото уже ни к чему — водку не пьешь и в бордели не ходишь. А мы молодые, красивые, нам хочется погулять. Вспомни молодость, имей к нам сожаление.

Молчит старик, на бороду капают слезы.

Схватил Лясгутин за бороду, тянет, задралась голова старика, он еле стоит на носках.

— Папаша, я жду ответа, где золото, и почему-то ничего не слышу.

Задыхается старик, посинел, судорожно заглатывает воздух. Толкнул ногой Лясгутин — тот упал как подкошенный. Он, Мисюра, очень разволновался: старик хлипкий, как бы до времени не окочурился. Заорал:

— Встать, падаль!

Поднялся старик.

— Золото давай, золото! — врезал его кулаком по морде. Старик выплевывает выбитые зубы, борода покраснела от крови, твердит:

— Нет у меня никакого золота!

Тут уж не жалел кулаков. Упрямым оказался еврей — упал и ни звука.

— Надо оказать медицинскую помощь! — плеснул Лясгутин водой из ведра.

Очнулся старик, со стоном выдыхает непонятные слова. Лясгутин нагнулся, погладил старика по голове, подергал за бороду:

— Придется, папаша, твою шикарную бороду поджечь, и ты таки отдашь золото.

— Ищите! — молит старик. — Нет у меня ничего.

Тогда он уже не выдержал такого нахальства, ударил сапогом в живот:

— Давай, гад, золото!

Нагнулся Лясгутин, перевернул старика на спину, замечает шутливо:

— Ты, Колька, немного погорячился, теперь придется самим искать.

Перерыли весь немудреный скарб, изрубили мебель, пол — так и не нашли золота, только бумажные злотые и никелевые монетки. Очень тогда огорчился.

— Получилась осечка! — успокаивает Лясгутин. — Ничего не поделаешь. Мы же шли не в сберкассу.

Хотели еще пошнырять по гетто, но побоялись: вернется Эберталь, не застанет, могут быть неприятности. Да и поляк-полицейский как бы не настучал.

Через два дня на площадь местечка въехали четыре крытых автомобиля. Из одного выскочили десять немцев-эсэсовцев, из остальных — два взвода курсантов.

Шуцполицейский Эберталь сказал своим вахманам:

— Служба в Ленчне закончилась, возвращаетесь под команду своих непосредственных начальников.

Обрадовались: надоела нудная служба. На площади оказались Прикидько, Панкратов, весь их взвод. Не успели побеседовать — штурмфюрер Кунд скомандовал построение. Перед строем курсантов объявил:

— Сегодня проверим на практике, как вы изучили теорию.

Часть вахманов и местных полицейских Кунд послал в оцепление гетто. Другие, в этой группе оказались он и Лясгутин, с немцами-эсэсовцами пошли по домам выгонять евреев на площадь.

В гетто Ленчны каждый день ждали смерти. Когда приехали грузовики со стрелками-молниями, узники поняли: это конец! Не было такого окна, мимо которого прошли бы вахманы, не было двери, в которую не ворвались бы.

Он и Лясгутин гонят евреев на площадь. Всех гонят: согнутых стариков, едва передвигающих ноги старух, женщин с детьми на руках. Стараются: рядом немцы-эсэсовцы, штурмфюрер Кунд следит за работой.

Кунд, как всегда, спокоен, строг и взыскателен. Не понравилось поведение Дриночкина — строго прикрикнул:

— Зачем уговариваешь? Для чего у тебя карабин? Скомандовал — и не проси: приказ есть приказ.

Он, Мисюра, не разводит пустых разговоров: кого пнет, кого ударит прикладом. Лясгутин гонит с шутками и прибаутками. У дрожащей от страха старухи выясняет состояние здоровья, рыдающей женщине советует утереть слезки, чтобы не портить лицо. Следит, чтобы исправно шли, никто у него не отстает.

На улицах гетто свист, улюлюкание, побои и хохот перемешаны с воплями, стонами, плачем.

В одном из домов услышал шорох, идущий откуда-то сверху. Полез на чердак и заметил притаившихся в углу двух детишек. Увидели фашиста, закрыли глаза ручонками.

Девочка заплакала:

— Дяденька! Не убивайте, мы еще маленькие.

Защемило сердце. Ну их к черту! Мог же не заметить.

А если штурмфюрер уже зашел в дом и заглянет на чердак для проверки? Взяла злость за мгновенную слабость, за то, что жиденята попались под руку. Схватил девочку, просунул через слуховое окно, крикнул стоящим около дома эсэсовцам:

— Ловите!

Корчится на мостовой тело ребенка.

— Гут, гут! — эсэсовец схватил девочку за ноги, размахнулся и ударил головкой о стену дома.

Вслед за девочкой бросил мальчика.

Согнали на площадь всех жителей гетто, больше полутора тысячи, приказали сесть на землю. Эсэсовцы отобрали двадцать мужчин, вручили лопаты, штурмфюрер Кунд отметил длину и ширину ямы, приказал копать. Копают мужчины себе и близким могилу, остальные жители гетто молча сидят на земле, прощаясь с жизнью.

Тем временем эсэсовцы и курсанты обедают. Каждый получил хлеб и колбасу, выдали по бутылке шнапса на троих. Выпили, закурили, балагурят. Часа через три, когда евреи отрыли могилу, штурмфюрер Кунд объявил, что пора приступать к работе.

— Раздеться, аккуратно сложить около себя вещи! — командует Кунд могильщикам.

Одни молча раздеваются, безразличные ко всему, другие окаменели от ужаса, стоят недвижимо, третьи рыдают.