Расплата

— Не сходятся! — подтверждает Лясгутин. — Не хотел топить Мисюру, это не в моих правилах. Но если так нахально брешет и еще меня совестит, то скажу правду: он был начальником. Других вахманов допросите — то же скажут. И хочу, гражданин следователь, обратить ваше внимание еще на один момент: в Яновском лагере не я стал обервахманом. а Колька Мисюра.

Глава шестая

1

Не спится Мисюре, вспоминается Навария — поселок под Львовом. В двух промерзших сараях разместилась сотня евреев, пригнанных для работы на кирпичном и двух известковых заводах. Он, украинец, — начальник команды и комендант концлагеря. Небольшая команда, из пяти вахманов, да и концлагерь малюсенький, однако и в таких раньше только немцы командовали. Оправдал доверие, установил образцовый порядок в концлагере и жил, как у бога за пазухой. Лютует февральский мороз, а в вахманском доме тепло: в каждой комнате топятся печи. Не отказывал себе и другим вахманам в удовольствиях, евреи ходили по струнке. Подъем — в четыре, отбой — после выполнения нормы. Одни сдыхали, другие обеспечивали всем, чего он пожелает. А как же! От него зависела их жизнь. Тех, кто выменивал для него последние вещи на водку, не лупил, приказывал вахманам: «Моих жидов не трогать!» Зато остальным доставалось. Возвратятся евреи с работы — заставляет маршировать, бегать, шапки снимать, ложиться в снег, вскакивать и снова ложиться, прыгать, танцевать. Лясгутин тоже занимательно проводил зарядку, всегда выдумывал что-нибудь интересное. Но забава забавой, а дело — делом. Лично проверял, как евреи работают. Хочешь жить — вкалывай, не хочешь — марш на свое жидовское кладбище. И никто не пытался дурить, от этого он быстро отучивал. Как-то узнал, что еврей Марек до немцев работал в Дрогобыче доктором и сейчас своих лечит. А однажды даже дошел до такого нахальства, что попросил освободить какого-то доходягу на несколько дней от работы. Тогда он доктору пообещал набить морду, если еще раз такое учудит, а доходяге сказал: «Не можешь работать, занимай могилу на кладбище». Подействовало. Жена доктора тоже; раныпе притворялась больной, после этого случая стала исправно работать.

Словом, евреи быстро поняли: хочешь дольше просуществовать на этом свете — надо ублажать герра коменданта. Когда у него выскочил на шее здоровенный фурункул, пришлось вызвать Марека. Освободил доктора от работы на кирпичном заводе, тот за несколько дней вылечил. За это дал Мареку льготу — назначил старостой еврейской команды. В гетто Ленчны и Дрогобыча были старосты, у него должно быть не хуже.

Через месяц приехал тот самый унтерштурмфюрер, который в Дрогобыче прикончил евреев, с той же командой. Доложил унтерштурмфюреру, как идет работа, какой у него в команде порядок и что есть даже староста — доктор Марек. Похвалил унтерштурмфюрер, приказал:

— Всех евреев снять с работы, вернуть в сараи.

Быстро согнали евреев в сараи. По команде унтерштурмфюрера вывели десять мужчин, дали лопаты и ломы. Как когда-то в Ленчне, унтерштурмфюрер отмерил длину, ширину, показал, на какую глубину копать.

В мерзлой земле углубляется яма медленно. Скучно унтерштурмфюреру, придумал для себя развлечение, приказывает ему, Мисюре:

— Приведи своего доктора.

Вывел из сарая доктора Марека. Глянул тот, как роют яму, — потемнело в глазах, тисками сдавило горло.

— Здравствуйте, доктор! — унтерштурмфюрер делает вид, что не замечает его состояния. — Приехал к вам на прием, хочу посоветоваться. Много лет страдаю гастритом, никак не избавлюсь.

Задает Марек обычные в таких случаях вопросы, не слышит ответов: взор прикован к яме, к вылетающим комьям земли.

— Вы очень невнимательны! — строго выговаривает унтерштурмфюрер. — Наверное, не желаете давать бесплатных советов? Не беспокойтесь, я заплачу.

— Простите! — не выдержал доктор Марек. — Для чего копают эту яму?

— Доктор, вы опять не о том, — укоряет унтерштурмфюрер. — Нехорошо, я могу рассердиться.

Наконец выкопана яма, эсэсовцы приступают к расстрелу. Выводят вахманы из сарая десять узников, приказывают раздеться у выхода, гонят голых, заставляют спускаться по доске с поперечными рейками в яму и ложиться лицом вниз. Прострочит эсэсовский автомат — гонят из сарая новых узников, укладывают в могилу. Спорится работа у вахманов и эсэсовцев, растут кучки одежды, яма заполняется, трупами.

Под аккомпанемент автоматных очередей унтерштурмфюрер продолжает расспрашивать доктора Марека о лечении болезни, которой никогда не страдал, потешается. У доктора Марека лицо покрылось бурыми пятнами, он умолкает.

— Доктор, почему вы молчите? Это просто невежливо.

— У меня там жена, — тихо говорит доктор Марек и неожиданно переходит на крик: — Мерзавец!

— Ты умрешь не так, как другие! — не повысил голоса унтерштурмфюрер.

Доктор Марек не слышит, не понимает, о чем тот говорит. Из могилы раздается женский крик, наполненный страданием и болью:

— Марек! Марек!..