Расплата

Сели узники. Сразу же раздалась очередная команда. Подогнали десять евреев к яме, приказали снять одежду. Загремели выстрелы. Уже привык к расстрелам, думал о том, в чем сила немцев. Увидел эту силу в железном порядке: все идет у них заведенным ходом, как в исправном механизме. Ну, кто мог подумать, что такая нация так закончит войну!.. Тогда думал только о службе, стоял в оцеплении и разглядывал сидящих евреев. Заприметил Розена и его жену — сидят вместе со всеми. Даже любопытство взяло. Как их поведут на расстрел? Неужели как остальных? Не верилось: унтерштурмфюрер больно вежливо разговаривал со скрипачом. Не ошибся. Когда их погнали к могиле, унтерштурмфюрер остановил десятку и приказал вахманам: «Герра Розена и его жену не раздевать. Разрешаю принять смерть в одежде». Еще раз убедился, что к немцам особое отношение и об этом нельзя забывать. И еще запомнил, что расстрел происходил не так гладко, как в Ленчне. Какая-то женщина протянула Прикидько младенца, попросила спасти. Кинул Прикидько сосунка прямо в яму, еврейку пнул ногой под зад — летела до самой могилы. Два старика, тряся кулачонками, наскакивали на Лясгутина, тот с прибаутками дал одному в морду, потом другому. Так же, как в Ленчне, унтерштурмфюрер приказал вахманам расстрелять последнюю группу евреев.

Закапывали яму быстро: боялись опоздать на футбол. Еще недавно он, Мпсюра, понятия не имел о футболе, приучил к этой забаве Лясгутин. Утром попросили цугвахмана Кирпуса отпустить на футбол — отнесся с сочувствием, тоже любитель: «Справитесь пораньше с евреями — ваше счастье, смотрите футбол».

На грузовике со стрелками-молниями возвращались в Дрогобыч, удобно рассевшись на одежде евреев. Взглянул на добытые в гетто часы и обрадовался: еще можно поспеть…

Харитоненко переходит к очередному вопросу.

— Участвовали ли в расстреле узников гетто Дрогобыча?

— Расстрел производили немцы-эсэсовцы, — отвечает Мисюра. — Мы стояли в оцеплении. Считайте, что ничего не делали: никто из евреев не пытался бежать. Не было у них выхода, покорно шли к яме.

— Верно. Это было ужасное зрелище, — добавляет Лясгутин.

— Что делали, когда вернулись после расстрела в Дрогобыч?

— Пошли на футбол, — вспоминает Лясгутин.

Идиот, на кой черт вспомнил футбол! Мисюра отстраняется от любителя неуместной забавы:

— Не помню такого, не писал дневников.

Отмахнулся от футбола, — отмечает про себя Харитоненко. Признал более существенное, расстрел уже стал обыденной работой. Выясняет:

— Кто был старшим команды в Наварии?

— Мисюра! — уверенно отвечает Лясгутин.

— Не был я старшим! Кто бы меня назначил? Не годился по своей малограмотности, — возражает Мисюра и хватается за счастливую мысль: «Самое время свести счеты с Коршуновым». — Старшим был Коршунов. Он умел говорить по-немецки, еще до войны вышел в начальники, работал бухгалтером.

— Кто же был старшим? — переспрашивает Лясгутина Харитоненко.

— Может, и Коршунов, — отвечает Лясгутин. — Разве вспомнишь? Прошло столько лет.

— Кто менял вещи убитых евреев на самогон? — подполковник Харитоненко подходит с другой стороны к Наварии.

Мисюра вспоминает очную ставку с Коршуновым. От еврейских вещей не отвертеться, надо хоть отодвинуться от них.

— Еврейские вещи? — переспрашивает Мисюра. — Был такой случай. Лясгутин залез в склад вещей убитых евреев и затем выменял в Наварии какие-то тряпки на самогон. Все тогда пили.

Скотина бессовестная! Лясгутин разозлился. Не хочет быть начальником, а валит на меня, как на мертвого. Я тебе устрою!

— Точно не помню, был ли Мисюра начальником, а склад с еврейскими вещами он принимал. С этими вещами получилась такая история. Закрыл унтерштурмфюрер склад на замок и увез ключ. Мисюра посмеялся над унтерштурмфюрером и открыл окошко, в котором заранее поднял шпингалет. Предложил мне залезть, взять что-нибудь на обмен: все мечтали о выпивке. А мне что! Не я же отвечал за еврейские вещи. Залез в склад — на вещах полно вшей. Затошнило, так ни с чем и вылез. Тогда полез Мисюра и вынес вещички. Не отказываюсь, относил в село, принес самогон, помянули евреев.

— Железная логика! — констатирует без злости Мисюра. — Не смог взять вшивые вещи, его, видите ли, затошнило. А тащить в село для обмена — пожалуйста! Тут его не тошнило. Не мог вспомнить, кто был начальником нашей команды; но стоило мне показать, как он воровал вещи расстрелянных, сразу «вспомнил», что я всем командовал. Будет выгодно — сделает меня помощником Гитлера. Некрасиво получается, концы с концами не сходятся.

— Мораль читаешь! — покачал головой Лясгутин. — Подумать только: Мисюра решил учить меня правильной жизни.

— Так был Мисюра начальником команды в Наварии? — снова спрашивает Харитоненко. — У вас, Лясгутин, ведь и вправду концы с концами не сходятся.