Расплата

Не дочитав, положил протокол, прижал руку к колену, чтобы подполковник не заметил дрожи. Молчит, не может смотреть в глаза Бердичевскому.

— Свидетель, расскажите о расстреле в Ленчне, — обращается Харитоненко к Бердичевскому.

— В тот день было расстреляно все наше местечко. Я оказался одним из последних. Десять немцев-эсэсовцев убили около полторы тысячи узников гетто, этим, — кивнул Бердичевский в сторону пожелтевшего Лясгутина, — приказали расстрелять остальных. Оставалось человек пятьдесят. Двадцать расстреляла одна их группа, потом погнали последних. Там был и я. Они набросились на нас, избивали, заставляли снять одежду. Голый пошел к яме, думал лишь о том, чтоб без мук умереть. Поставили нас спиной к яме, напротив стояли эти с ружьями, кто-то скомандовал: «Фойер». Очнулся в темноте, задыхаясь; почувствовал боль и тяжесть на себе. Сначала не понял, потом догадался, что ранен и вместе со всеми закопан в могиле. Как-то выкарабкался и пополз. Добрые люди спрятали, лечили, спасали.

В кабинете Харитоненко воцарилось молчание. Опротивел Сергею Лясгутину белый свет, не может смотреть на свидетеля, ставшего грозным судьей. Надеялся, что проклятое прошлое навсегда похоронено, а оно пришло из мо гилы.

— Подтверждаете показания свидетеля Бердичевского? — нарушает молчание Харитоненко.

— Подтверждаю.

3

О Молдаванке толковали по-разному: одни называли сердцем Одессы, другие — гнойником. На этой окраине до революции и в первые послеоктябрьские годы вольготно орудовали торговцы контрабандой. Славилась Молдаванка воровскими малинами. Притоны, а было их множество, манили ямайским ромом и музыкой портовых кабаков всего мира. В песнях Молдаванки стирались грани между цинизмом, преступлением и веселой забавой. Песней отзывалась Молдаванка на любую беду. Если несчастной Марусе изменял любовник, она горевала не так, как другие девчата, а вонзала в свое разбитое сердце «двенадцать кухонных ножей». На Молдаванке жил Мишка Япончик — король одесских бандитов. Тут слагались легенды об удачливости, наглости, благородстве Япончика и его веселых парней. Прежде чем ограбить буржуя, слали ему письмо с «денежной просьбой» и вежливо предупреждали: «Иначе ждут крупные семейные неприятности».

Сергей Лясгутин родился на Молдаванке. Отец Спиридон Николаевич славился портновским искусством и почитался за покладистость. Есть деньги у пижонов — платят щедро, нет денег — согласен ждать хоть до второго пришествия. Знал, что нельзя торопить, не то скажут: «Ша!»

Костюмы, пошитые Спиридоном Николаевичем, удовлетворяли самый изысканный вкус, сокрушали сердца молдаванских и приморских девчат. Молдаванские парни считали его лучшим в Одессе и во всем мире портным. Правда, дома не каждый день бывало мясо.

Сергей Лясгутин провел детство, как и многие его сверстники. Играл в казаков-разбойников, в отважных и смелых налетчиков, в веселого бандита Мишку Япончика. На чердаках молдаванских домов отыскивали кинжалы и штыки, завалявшиеся с гражданской войны. Дрались нещадно и зло с чужими мальчишками.

В школе Сергей устраивал учителям несносную жизнь. В четвертом классе прославился тем, что сумел незаметно привязать к стулу всегда сонного учителя географии Вячеслава Николаевича, именуемого Вячей-клячей. Разразился скандал, у Спиридона Николаевича переполнилась чаша терпения:

— Хватит лодырничать, будешь мне помогать.

— Учись у папы, — советует мать. — Золотая специальность!

У Сергея не лежала душа к золотой специальности. Шить и кроить — не работа для настоящего парня, однако не стал спорить с отцом: у того имелся не только мягкий метр, но и железный кулак.

Два года промучился в подмастерьях у папаши, не шла впрок учеба: кроит — портит, шьет — портит. Ругал Спиридон Николаевич, в сердцах прикладывал руку — не помогало, Сергея все время тянуло на улицу. Босяк, да и только.

В шестнадцать лет начал слесарничать в гараже «Союзтранса». Решил стать шофером, в снах видел себя в кожанке, промасленной кепочке, чуть-чуть прикрывающей чуб, с папиросой, небрежно торчащей во рту. Оказался упорным, закончил автошколу, работал механиком и таки добился своего.

В это время сердца многих парней и девчат захватила романтика пятилеток. Молдаванка потянулась к станкам, поплыла на торговых кораблях за границу, отправилась на Дальний Восток, в Комсомольске появилась Одесская улица.

Сергей Лясгутин остался в Одессе. В «Союзтрансе» открыл свой талант — лихо ездил, левачил. Грузовик — не такси, для калыма надо как следует шевелить мозгами. И он шевелил мозгами. Выезжает из гаража, едет не по путевке, а в порт, везет на Привоз корзины и ящики — мандарины, апельсины, гранаты, орехи. Доволен клиентами, из-за рубля не торгуются. А если кто начинал торговаться, с Сергеем шутки плохи.

Отвез как-то груз на квартиру, снял с кузова, помог занести. Пожилой усач дал пятерку.

— Папаша, маловато! — держит Лясгутин пятирублевку в руке.

Сверкнул тот глазами, однако протянул еще рубль.

Лясгутин рубль не взял:

— Папаша! Я не нищий, выкладывай еще пятерку — и будет расчет.

Не выдержал усач такого нахальства: