Расплата

— Вот так. Истерика ни к чему. Ведите себя как мужчина. Хотите — отвечайте правдиво, не хотите — запишу ложные показания. Имеете право не отвечать на вопросы. Суд принимает решение по доказательствам, не зависящим от ваших эмоций. Советую об этом серьезно подумать, пришло время по-настоящему оценить вашу прошлую жизнь. Начнем не с того, как сражались с фашистами, а с Ленины, как убили там старика.

Сбил Лясгутина этот вопрос. Если бы следователь начал по порядку, стал выяснять, как попал в плен, как пошел на немецкую службу, он бы развернул картину нечеловеческих мук, дальше было бы видно. Дался ему этот проклятый старик! И откуда только стало известно? Подумаешь — старик! Гибли тысячи молодых, не видевших жизни. Однако со следователем не сыграешь в молчанку, но и трепаться ни к чему. Пусть он свои карты выкладывает, видно будет, чем крыть.

— Гражданин следователь! Не понимаю, о чем речь, не знаю никакого старика.

— Об убийстве этого старика дал подробные показания следственно-арестованный Николай Иванович Мисюра. Желаете — могу дать очную ставку.

Бездна разверзлась под ногами. Неужели и Кольку взяли? Этот, если выгодно, продаст кого угодно, на любого даст показания. Но ведь Мисюре на него, Лясгутина, клепать не выгодно: сам во всех их делах был начальником, такого свидетеля утопить ничего не стоит. Не поэтому ли Мисюра топит его?.. А может, заливает следователь, хочет получить показания, чтобы потом стравить как паршивых собак?

— Не мог Мисюра сказать такую неправду. Прошу очную ставку.

Харитоненко взял телефонную трубку:

— Арестованного Мисюру ко мне на допрос.

Завели Мисюру. Сел, взглянул на Лясгутина — и ни слова. И Лясгутин молчит. На вопрос Харитоненко о том, знают ли друг друга, Мисюра ответил:

— Это Сергей Лясгутин, вместе со мной был завербован в Хелмском лагере военнопленных сначала в лагерную полицию, затем в школу вахманов. Вместе несли службу в Ленине, Дрогобыче и в. Яновском лагере, пока сами не стали узниками Бухенвальдского лагеря.

Узники Бухенвальдского лагеря. Это хорошо, умно предупреждает Колька. Неужто во всем остальном раскололся! В чем именно? Ша, без паники! Надо сделать сукиному сыну намек.

— Следственно-арестованный Мисюра все показал правильно. Прошу, чтобы рассказал о наших страданиях в Хелмском лагере военнопленных, как фашисты принудили стать вахманами.

— Просьбу сможете заявить после того, как выясним интересующие меня вопросы. Итак, признаете, что вместе с Мисюрой вступили в лагерную полицию и находились па вахманской службе?

— Конечно! Это же он меня завербовал в полицию Хелмского лагеря, — зло усмехнулся Лясгутин: «Пусть знает, собака: на мне не поедет в рай, с собой утащу в ад».

Вот и началось. Он, Мисюра, предвидел такой вариант. Ничего, с этим весельчаком разделается запросто. А Лясгутин будет молчать? Будет, не захочет лезть в петлю.

— Был шпана и остался шпаной! — окинул Лясгутина презрительным взглядом. — Ну, зачем было его вербовать? За бутылку и закусь продаст брата, жену.

— Продаст брата! — обиженно повторяет Лясгутин. — В бою был ранен, в плен попал без сознания. А этот добровольно примчался к немцам. Он же кулак, за землю и деньги убьет отца и не чихнет!

— В общем, старые знакомые! — не удивляется Харитоненко. Чтобы хоть как-то облегчить свою участь, утопят друг друга в ложке воды. Что у них общего? Мечта Мисюры, смысл жизни — своя частная собственность. Ради этой мечты готов служить хоть черту, приспосабливал к ней любую работу — вахмана, завмага, заведующего райторготделом. Смысл жизни другого — чужая собственность, хоть государственная, хоть личная, лишь бы можно было ее прикарманить, беззаботно прожить. Фашистам подошел и Мисюра, и Лясгутин, это их и объединило. А пришло время отчитываться за свои преступления — стремятся валить друг на друга.

Задает Харитоненко вопросы о вахманской школе. В ответах вначале нет расхождений. Расхождения начинаются со старика, убитого в Ленчне.

— Для чего, Мисюра, вы пошли с Лясгутиным в гетто Ленчны? — спрашивает Харитоненко.

Для чего пошли в гетто? Осторожно! Надо подставить Лясгутина: с этого начинается кровь. Свидетелей нет. А для Лясгутина это дельце самое подходящее.

— Встречался Лясгутин с нашей уборщицей Стефой, ублажал ее песнями, а она ублажала его. Пришел как-то от нее, сообщил, что в гетто у одного старика имеется золото. Позвал меня, я сдуру пошел.

Надо же так брехать, так наговаривать! Лясгутин не может сдержаться, пулями вылетают слова:

— Мисюра врет как по писаному, все перевернул наизнанку. Не я, а он подкатился к Стефе, не мне, а ему наплела она про старика и золото. Мисюра мне свистнул, а я со скуки составил компанию.

— Разрешите вопрос к Лясгутину, — просит Мисюра.

— Разрешаю, — прочищает мундштук Харитоненко.

— Откуда он знает, что уборщица Стефа рассказала мне о старике?

— Тогда Мисюра скрыл от меня. Теперь, когда наклепал, будто я гулял со Стефой, стало ясно. Сам с ней гулял. Значит, правду говорит, что она навела. Пусть не валит с больной головы на здоровую.