Расплата

Наконец показалась деревня. Оттуда доносились громкие вопли и причитания. Мушни остановился и огляделся. Все оставалось таким же, как вчера. Ничего не изменилось. Прибавился только женский горестный плач. Мушни оттер пот с лица и пошел к деревне, вернее — навстречу все усиливающемуся плачу, который убедил его в смерти Квирии. И глубокая, искренняя скорбь охватила его, оттеснив собственные волнения и заботы. Все показалось ему мелким, незначительным, — прибытие милиционеров, его страхи, возникшее вчера чувство к Тапло…

Он прибавил шагу и вошел в деревню.

Деревня казалась безлюдной, Мушни никого не встретил по пути к дому Квирии. Леденящий крик словно вонзился в него, и он задрожал, трудно было заставить себя войти во двор. Собравшиеся там люди подтверждали суровую правду случившегося. Мушни вошел, охваченный сильнейшим волнением, и приблизился к покойнику, лежавшему посреди двора на тахте и окруженному женщинами. Он посмотрел на бледное, как миткаль, лицо Квирии, безучастное, равнодушное ко всему. Квирия не слышал причитаний, не видел, как плачут склонившиеся над ним женщины. На груди его лежал обнаженный кинжал, указывающий на смерть от раны, у изголовья на белой шерсти стояла бутылка с водкой и лежал кусок каменной соли. Мушни глядел на Квирию и удивлялся этому внезапному, невероятному и тем не менее — раньше или позже неизбежному — превращению. Потом он поискал глазами бабушку Квирии. Та стояла с застывшим лицом, уставясь на единственного внука. У Мушни сжалось сердце от боли, но он понял, что эту боль вызвала в нем старушка, а не белое лицо ко всему равнодушного Квирии. Слезы сдавили ему горло, и он поднял голову. Над селом плавало круглое белое облако, такое одинокое и беззащитное в бескрайнем синем небе. «Ничто не прочно, ничто не надежно», — подумал Мушни.

Женщины причитали, мужчины стояли в стороне. Среди женщин, столпившихся вокруг покойного, Мушни заметил Тапло. С лицом суровым и строгим она стояла рядом с молодой женщиной, обливающейся слезами. Это, наверное, и была жена Квирии — Шукруна. Мушни хотел было разглядеть ее, но тотчас перевел взгляд на Тапло. Он не думал, что так обрадуется, увидев ее. Ему очень захотелось окликнуть девушку, но он вовремя удержался. Кроме Тапло, он никого не знал здесь, может, поэтому она и показалась ему близкой и родной, в ней для него заключался смысл жизни, и очень хотелось, чтобы она заметила его. Он отошел подальше и встал в тени, падающей от дома.

Мог ли он вчера подумать, что сегодня вернется сюда?! Какой счастливой выглядела вчера бабушка Квирии! У Мушни опять болезненно сжалось сердце: какая-то необъяснимая нелепость в мгновение ока калечит целую жизнь, а человек не ощущает приближения этой минуты, и она настигает его неподготовленным, беспомощным и растерянным. Меняется ли мир после несчастья, приключившегося с одним человеком? На первый взгляд — нет. Но так ли это? Вчера стоял такой же ясный солнечный день, но разве не изменилось ничего за этой завесой, на вид недвижной и непроницаемой? Изменилось и вместе с тем осталось прежним. Как река не теряет своей сути и облика в непрерывном течении, так и жизнь.

Мушни вдруг с силой ощутил и осознал смерть Квирии. И этот внезапный уход, скачок куда-то, в неведомое, был грозен и ужасен.

Он стоял у стены дома и чувствовал себя выбитым из колеи, бессмысленно трепыхающимся в пространстве, наполненном женским плачем. Свести бы счеты с убийцами Квирии, отомстить им без сожаления! Но он так слаб и беспомощен. Болело плечо, хотя не в плече дело. Здесь он всем чужой и не знает, где искать преступников. Никто не просит у него помощи и не нуждается в его сочувствии. Даже милиционеры, толкущиеся здесь, во дворе, не знают, что этот обросший загорелый парень и есть Мушни, которого они ищут. Наверное, они принимают его за пастуха-дагестанца, несколько раз они взглядывали на него, но Мушни даже бровью не повел. Смерть Квирии принесла с собой удивительное спокойствие. Все остальное казалось бессмысленной суетой. Конечно, в тюрьму садиться ему не хотелось, но мысль об аресте уже не пугала его — по крайней мере это будет выходом из того неопределенного, томительного положения, в котором он очутился. Мушни прислушался к разговору, который вели милиционеры.

— Мы сюда прибыли по другому делу, — услышал Мушни голос толстого милиционера и улыбнулся. Он слышал только обрывки фраз.

— Ночью ребята отправились на поиски, еще не вернулись…

— Трудно в горах человека найти…

— Куда они денутся? Коней-то все равно узнают.

— Да нет, следы мы найдем, но… — Это был опять голос толстяка.

— Кто-то из геологов ранил в ногу начальника, мы за ним приехали. Кто же думал, что пастуха убьют? — Это сказал долговязый, рябой.

— Бедный Квирия.

— Эх, отличный был парень…