Расплата

— Ты тоже будь здоров! — Тапло легонько стукнула своим стаканом о стакан Мушни, и он увидел в ее глазах такое искреннее расположение и нежность, что сердце у него дрогнуло от неожиданной радости и, не желая выдавать себя, он мигом осушил второй стакан. Выпитая водка снова теплой волной прошла по телу. Он не опьянел, но согрелся и расстегнул ворот. В наступившей тишине легко можно было различить приближающиеся голоса и шум. Мужчины, очевидно пьяные, подходили к финскому домику, горланя и бранясь. Тапло, побледнев, встала у окна и напряглась точно так же, как в лесу, когда ей мерещилась погоня. Пьяные ввалились в коридор. Гио пригласил их в пустую комнату. (В доме было три комнаты: одну занимала Тапло, вторую — Гио с семьей, третья — пустовала.)

— Кто это? — прошептала Тапло.

Через стенку было слышно, как пьяные возились, галдели, угрожали кому-то, но понять бессвязные фразы было трудно, хотя Мушни старательно вслушивался в пьяную болтовню.

Наконец за стеной стало тихо и в коридоре раздались шаги. Тапло выглянула за дверь и позвала Гио.

— Кого это ты привел? — спросила она.

— Да милиционеров, напились и стреляли в столовой.

— А что им тут надо? — испугалась Тапло.

— Переночуют, а утром пойдут искать убийц Квирии.

— Они заснули?

— Храпят.

— Ох, и напугали они меня!

Гио засмеялся, пожелал Тапло спокойной ночи и пошел к себе.

Тапло заперла дверь.

— Слыхал? — повернулась она к Мушни.

Он кивнул.

— Я же говорила, что они идут за нами.

— Ты думаешь, это были они?

— А кто же еще? Я так и чуяла, оттого и боялась. — Тапло прижала руку к груди. — И сейчас боюсь.

— Чего ты боишься? — улыбнулся Мушни. — Видишь, дрыхнут без задних ног.

— А если они узнают, что ты здесь?

— Откуда узнают?

— Вдруг им буфетчик сказал? Он же нас видел.

— Все равно, сейчас они мне не опасны. А утром, пока протрезвятся, меня уже не будет.

— А где же ты будешь? — удивленно подняла брови Тапло.

— Пойду в горы с Готой, помогу ему бандитов найти…

— Помощник! — усмехнулась Тапло. — Ни коня у тебя, ни оружия.

Мушни смотрел на улыбающиеся губы Тапло и думал, как пригодился бы ему завтра потерянный револьвер.

— Ничего, Гота меня обеспечит, — сказал он.

Во всем доме стояла глухая тишина. Лениво, ползком двигалось невидимое время, бледно мерцала керосиновая лампа, и Мушни маленькими глотками отпивал водку. Тапло пить отказалась: «Опьянела, больше не могу». До рассвета далеко. Может, ей надо отдохнуть? Но она бы сказала, не такая уж робкая. Ему здесь было хорошо, и уходить не хотелось. Куда уйдешь? В холодную непроглядную ночь? Тапло достала из чемодана транзистор, забралась с ногами на кровать, закуталась в шаль и сквозь хрип и чужой говор в эфире поймала нежную джазовую мелодию. Они молча слушали музыку, которая отрывала их от этих сумрачных гор и уносила в просторные, сияющие светом залы, где пестрая разноязыкая толпа веселилась и тешилась — каждый на свой лад, — в разных уголках земли, где ночь, где день — люди проводили время, то самое время, которое двигалось и текло повсюду, вовлекая в движение свое и этот деревянный домик, и с ним вместе Тапло и Мушни.

— Устала, — сказала Тапло и выключила транзистор.

Мушни встал.

— Уходишь? — спросила Тапло.

— Говоря по правде, не хочется, — признался он.

— Тогда побудь еще немного.

— Ты, наверно, спать хочешь?

— Нет. Расскажи что-нибудь.

Мушни сел на кровать, у ног Тапло. Она откинулась к стене и оперлась локтем о подушку.

— Что тебе рассказать? — Близость Тапло кружила ему голову, мысли путались, и все существо его подчинялось одному желанию, мучительному, неясному ожиданию.

— Расскажи, кто ты, откуда?

Лампа на столе начала чадить, в комнате запахло гарью и керосином, и наконец огонь погас, и мрак, ворвавшийся снаружи, заполнил все углы.

— Керосин кончился, — шепотом сказала Тапло.

— Я раскрою окно! — Голос не подчинялся ему. Шаря руками по стене, он добрался до окна и, распахнув его, подставил горящее лицо свежему ветерку.

На обратном пути он наткнулся на стул и едва не опрокинул его.

— Иди сюда, — позвала из темноты Тапло. И от шепота ее по всему телу Мушни снова прошла леденящая дрожь. Ослабли ноги и руки, и он забыл обо всем на свете, о том, что кого-то где-то убили, что кто-то кого-то ненавидел и преследовал, что одни горевали и плакали, а другие пили вино и танцевали в сверкающих огнями залах, тогда как кто-то умирал от голода и мечтал о куске хлеба.