Расплата

Странная грусть охватила меня, но я грустил не о себе, мне было жаль людей вообще, которые, трезво понимая, что рано или поздно исчезнет даже память о них, все равно яростно цепляются за жизнь… Потом я наткнулся на тропинку, ведущую к лесу, вошел в темную лощину и начал подниматься по склону. Когда я одолел изрядный подъем, внизу по рельсам с грохотом пронесся пассажирский поезд, и, оглянувшись на грохот, я увидел, как мелькают во тьме освещенные окна вагонов. Я замечал людей за окнами, хотя не мог разглядеть их лиц. На единый миг ворвались они в поле моего зрения и тут же пропали. Потом грохот оборвался, наступила тишина. Вот так же стремительно промелькнет и наша жизнь перед взором Кого-то — огромного и непознаваемого — и исчезнет навечно, не повторится более никогда, как тот миг, когда я с тропинки видел пассажиров. А те приедут в большой город, рассеются по улицам, разойдутся в разные стороны, каждый — в соответствии со своим местом и назначением. Растворятся в толпе, смешаются с другими людьми, прибывшими в этот город еще раньше, и все они — конкретно своеобразные, самобытные — объединятся, превратятся в целую, единую массу, которая зовется населением города. Путешествие закончено, и все вернулись на свои места.

Я продолжил свой путь. Тропинка поднималась все выше. Пахло лесом и сырой землей. Я вошел в темный тоннель, образованный спутанными в вышине ветвями деревьев, ступал по мшистым, осклизлым кочкам и слышал, как где-то сочилась вода. В чаще кричал сыч. Я вышел из ущелья на безлесый склон и обрадовался открывшемуся простору. Ветер угомонился, было тепло, окрестность замерла в лунном свете. По темному небу мыльными пузырями скользили белые облака. Я словно дивился всему этому, существующему вне человека, девственному, независимому от человеческой воли. Мне хорошо было одному, но странное предчувствие подсказывало, что это одиночество было мне нужно не само по себе, а для какой-то неясной пока еще цели. Как будто в каком-то уголке души какая-то часть моего существа настойчиво хотела понять мои чувства, ощущения, страсти, мое одиночество.

На спуске я заметил на тропке следы скота и снова ощутил близость человека. Где скот, там и человек, чей незримый дух — я чувствовал это — не покидал меня даже в минуты одиночества. Тропинка снова поползла в гору, и я шагал по ней, опустив голову, пока не остановился на повороте и не присел на землю отдохнуть. Я еще не устал, но и спешить было некуда. Достал сигарету, закурил. Внизу темнел густой, черный лес. Облака вышивали по небу причудливые узоры. Я почувствовал — кто-то стоит за спиной и настойчиво на меня смотрит. Я так явственно ощущал этот взгляд, что быстро оглянулся, но никого не было. В неприятном напряжении я продолжал курить. Лица покойников всплывали из тумана сознания. Я видел родителей Бежана, которые, словно сойдя с фотографии, стояли передо мной недвижно и безмолвно. Я видел лицо моего любимого дяди Арчила, который сейчас не казался мне родным и близким, как раньше, всегда готовым меня защитить, но выглядел чужим, холодным и опасным, хотелось оттолкнуть его. Я видел лес, сверху глядел на высокие макушки деревьев прибрежной рощи, но бесплотные образы не исчезали, они хороводили передо мной на фоне леса. И снова ощутил я чей-то настойчивый взгляд за спиной. Я почти знал, что кто-то стоит совсем близко, как призрак, белеющий во тьме, сложив на груди руки, недвижимый, холодный, и следит за мной, подстерегает. Я не выдержал и обернулся еще раз. Никого. Но мне показалось, будто что-то белое и впрямь мелькнуло во мраке среди деревьев и скрылось. И мне стало горько, что никто не видел меня, никто не знал, где я, а мне хотелось, чтобы все знали, о чем я думаю и что переживаю сейчас в лесу, в полном одиночестве. Лес таинственно шелестел, словно какие-то люди перешептывались, прячась под деревьями в кустах, словно какая-то огромная тварь зевала в глубине леса.

Я встал, двинулся дальше и вскоре набрел на развалины церкви. Раскатал спальный мешок, набрал хворосту и решил развести костер. Изрядно намучившись, я разжег огонь, но с первым его пламенем все вокруг погрузилось в непроглядный мрак, и мне показалось, что из темноты доносится чье-то дыхание, что за мной опять следит кто-то, притаившийся в развалинах. Я никак не мог успокоиться, напряженное ожидание не оставляло меня, и я пожалел, что пришел сюда. Несколько раз я громко кашлянул, и мне послышалось, будто кто-то передразнил меня. Сидя у костра, заключенный в круг света, я ощущал себя отличной мишенью. Наконец, чтобы стряхнуть наваждение, я встал и спустился к роднику. Ровное привычное журчание несколько успокоило меня, я напился холодной воды и вернулся наверх. Огонь освещал вход в колокольню, остальное терялось во тьме. Я не знал причину своей непонятной тревоги. Это выяснилось лишь на следующий день.