Расплата

Ясон разглядывал собравшихся. Все сегодня приоделись, но никто не мог соперничать с ним. Черный креповый костюм подчеркивал снежную белизну сорочки, а завязать галстук так мастерски, как Ясон, не умел ни один человек в городе. Вся местная молодежь, носившая галстуки, была либо учениками Ясона, либо его последователями. Уж на что уважаемый человек доктор Коция, а посмотрите вы, как безобразно повязан галстук на его шее. А взять директора заготконторы, где он откопал эту пеструю тряпку, которая совершенно не идет к его дорогому костюму? Вот Вахушти, тот в самом деле выгодно отличается ото всех. Серый галстук его совершенно в тон костюму. «Да, и одеться умеет, и во вкусе ему не откажешь», — подумал Ясон. А что до Шамиля и его компании, так они и не нюхали, что такое галстук, у них вечно ворот нараспашку. Дзуку тоже никто еще не видел при галстуке. И Вамеха… Вамех вообще не снимает той черной одежды, в которой прибыл сюда три месяца назад. Три месяца уже! Как быстро летит время! А ведь словно вчера Вамех на глазах всего города избил Шамиля из-за Мейры. Он первый решился поднять на Шамиля руку. Но что этим доказал?! Абсолютно ничего! Мейру по-прежнему мучают шалопаи, где поймают, там и заставляют плясать или тащат в «тюрьму». Он, как и прежде, боится всех, и некому за него заступиться. Хотя нет, это не совсем верно… Шамиль и его дружки уже не забавляются, мучая Мейру, и не притворяются, будто не замечают его, а даже заступаются, и так иногда обложат пацанов, что только держись. Поразительно, но Шамиля, кажется, раздражает, когда он видит, что старика окружили, — так рявкнет, что мальчишки не знают, куда удрать! Шамиля по-прежнему боятся все. Правда, сейчас и к Вамеху относятся уважительно, но Шамиль все же остался прежним Шамилем. Впрочем… Впрочем, ведь обнаружилось, — есть люди и поотчаяннее, чем он. Теперь многие отдают предпочтение Вамеху, видя его силу даже в том, что он невольно повлиял и на Шамиля. Теперь и Шамилю не по нутру, когда измываются над сумасшедшим стариком. Может быть, потому, что вспоминает о собственном поражении? Никто не знает, что думает Шамиль, какими мыслями терзается. И Мейра не имеет представления, что произошло из-за него. А ведь многое изменилось именно благодаря старику. Не случись той стычки, и Ясон не потерял бы Алисы, они по старому продолжали бы дружить. Ах, что за девушка Алиса! Когда еще встретишь такую? Да и встретишь ли? Но человек никогда не ценит того, что имеет, — сейчас Ясон остро чувствует справедливость этой истины. Какого дурака свалял он, вообразив, будто Алиса надоела ему! Иногда их отношения в самом деле казались ему слишком затянувшимися. Заелся, а теперь хоть волком вой! Вернись Алиса, и он станет самым счастливым человеком в мире. Ясон знал, что простит ей все, лишь бы она вернулась. Только теперь он понял, как любит ее, как она нужна ему. Поздно, что теперь кусать себе локти, — он потерял ее, и плевать ему на Джемала, никакой Джемал не заставит его разлюбить Алису, она стала теперь еще более желанной. Всем бы он поступился, только б вернуть ее. Иногда так схватит сердце, что он всю ночь не спит, места себе не находит, кажется, так бы и убил ее, и Джемала, и себя…

Панихида продолжалась. Траурная музыка плыла над кладбищем. Ясон вдруг подумал, что за этот час он и не вспомнил о Таурии. Да разве кто-нибудь вообще думает о несчастном парне? Нет, вроде бы никто… Все увлечены разговорами. Некоторые даже хихикают исподтишка. И Вамех, вероятно, не вспоминает Таурию, хотя стоит молча и задумчиво. У него, скорее всего, свои заботы. Вероятно, размышляет о Шамиле и о Резо, который тоже появился; может быть, строит планы, где и как отплатить ему за все? Наверное, и Дзуку не думает о Таурии. Вон он, застыл у могилы с поникшей головой, небритый. Он, поди, доволен, что столько людей собралось на панихиду. Несомненно, Дзуку проявил заботу о памяти Таурии. Сколько он ухлопал на поминки, но разве кто-нибудь сможет постигнуть ужасную участь погибшего? Это невозможно. И доктор Коция такой, как все, несмотря на свою гуманную профессию, по милости которой он постоянно сталкивается со смертью и борется с ней. Смерть привычна для него, и теперь он наверняка думает о своем сыне Леване, который стоит под деревом и рассматривает ватные облака над вершинами вековых лип. Леван — художник, он, надо думать, соображает, как бы лучше изобразить эти облака.