Улица была пуста. Свет в закусочной погасили, и непроглядная тьма залила все вокруг. Потом слабо засветились рельсы. Донесся гудок электровоза, и вскоре пассажирский поезд с грохотом влетел в город. Освещенные окна вагонов сыпали пучками свет, и прыгающие, яркие квадраты проносились по земле. За окнами были видны пассажиры. Некоторые уже разделись и готовились ко сну. Никто не смотрел в окна, потому что, сколько ни вглядывайся, ничего не увидишь в такой темноте. И ни один пассажир не видел, как сидел на земле Антон, привалившись к холодной каменной стене дома, не видел Вамеха, присевшего перед ним на корточки, не видел Муры… Было слышно, как поезд затормозил у вокзала, и снова наступила тишина.
— Душа расстается со мной, — вдруг скорбно произнес Антон, — давеча, когда я узнал вас, мне все еще хотелось сохранить душу в моей нынешней плоти, но сейчас я понимаю, что все это — нелепо; я не должен был обращаться к вам за помощью, не из чувства стыда, нет, но потому, что мой поступок противен душе… Он — слабость. Голод терзал меня, и я не устоял перед искушением, но сейчас… — Антон зашелся в кашле, отдышался и продолжал: — Должен признаться, мне прискорбно… Но что поделаешь? Все мы уходящи…
Вамех молчал.
— Вы замечательный человек, — сильно и отчетливо произнес Антон.
— Чем? — удивился Вамех.
— Тем, что возитесь со мной, хотя это, надо думать, очень противно вам.
— Что вы! — запротестовал Вамех.
— Я понимаю, понимаю… Вы — святой, вы делаете то, от чего вас воротит, но вы все-таки делаете. Разве приятно вам возиться со мной? Но вы видите во мне человека, хотя и не похожего на вас. Другие принуждали меня быть таким же, как они сами, стремиться к цели, которую они признавали нужной. Помыкали мной за то, что я жаждал узреть дерево фейхоа.
— Фейхоа растет в Эшерах…
— Да, в Эшерах. Великолепное дерево фейхоа. Кто знает, может быть, после смерти моя душа переселится в дерево фейхоа.
— Вполне возможно.
— Моя душа возродится в дереве фейхоа… Не потому ли я так любил это дерево?
Помолчав, Антон спросил:
— Вам не кажется, что я брежу? — Нет, — ответил Вамех.
— Да, душа так же вечна, как и материя. Один вид материи переходит в другой, но она не исчезает, не пропадает, так и душа. Именно поэтому я думаю, что моя душа перенесется в дерево фейхоа.
— Может быть, Антон, может быть. Счастливый вы человек, если верите этому.
— А вы не верите?
— Если бы я верил, счастливее меня не нашлось бы, — улыбнулся Вамех. — Может, все это и так, но я сомневаюсь…
— Это — истина, истина. Я верю. Поэтому смерть для меня — второе рождение. Но все же сердце мое переполнено болью, ибо я не увижу больше такого прекрасного человека, как вы.
— Может быть, увидите еще лучшего, — пробормотал Вамех, он чувствовал, что хмель одолевает его.
— Да, так и будет. Я убежден. Главное — не знание, а вера. Что можно знать? Кто знает наверняка, существует бог или нет? Но я верю, что он существует. Главное — вера… Я верю, что, возможно, душа моя перейдет в дерево фейхоа.
— Так и будет, Антон!
Вамех был пьян и, может быть, поэтому с такой непосредственностью воспринимал все, что видел. Вамех догадывался, что Антон умирает и невозможно воспрепятствовать его смерти. Он видел неестественно расширенные глаза Антона, которые с жадностью осматривали все вокруг, слышал его торопливые слова, хрип и одышку. Лихорадочное, торопливое поведение Антона было таким, словно он готов пуститься в далекий путь, но силится успеть что-то сделать прежде, чем уйдет навсегда.
— Я верю, что существует бог и ничего, кроме него, — падали в тишине слова Антона. — Все — бог, все в боге. Все мы — в боге… И планеты, и звезды — все в боге… Когда душа моя покинет плоть, кончатся мои мучения, но душа моя сохранится в боге и возродится в дереве фейхоа…
Антон умолк.