Расплата

— Не бойся, я никогда не оставлю тебя! — уверял я, потому что было ясно, что она именно это хотела услышать, поэтому и донимала меня внезапными капризами. Мои слова, разумеется, не были искренними. Пока я знал только одно — мне приятно быть рядом с ней, и без долгих размышлений я следовал за ходом событий. Я не очень-то доверял и клятвам Мери, уж слишком стремительно отдалась она мне, безо всяких колебаний, к тому же при весьма странных обстоятельствах, а существование мужа, которого она якобы безумно любила и с которым почему-то развелась через месяц после свадьбы, казалось мне сомнительным красивым плодом фантазии. Но у меня не было ни малейшей охоты выяснять истину. Прошлое в устах Мери звучало так романтично, что я с удовольствием слушал ее. И переживания бывшего мужа, который после развода по пятам преследовал ее, не давал ей проходу, собираясь, кажется, наложить на себя руки или зарезать Мери, походили на очень знакомую, милую, сентиментальную повесть, и мне вовсе не хотелось докапываться, что крылось за этим красивым вымыслом. Я понимал, что Мери приукрашивает свое прошлое, и старался подыгрывать ей, делая вид, будто верю каждому ее слову; хотя, стоит ли говорить, что я не верил мнем гому из ее выдумок, но убеждал мою подругу, что верю, чтобы не разрушать иллюзий. Поэтому, когда Мери уверяла, что самозабвенно любит меня, я отвечал не менее пылкими признаниями, твердил, что жить не могу без нее. Все это было игрой, которая в ту пору устраивала меня. Боль и горе, лежавшие на сердце, не ослабевали, но я не замечал их, увлекшись игрой. Поведение мое смахивало на бегство от действительности, Мери стала тем убежищем, в котором я спрятался. Мне казалось, что все настоящее происходит не на самом деле, а в каком-то фильме, в котором я принимал участие как актер, а не настоящий Тархудж. Я — Тархудж, словно со стороны наблюдал за актером — своим вторым «я», будто бы лично не принимая никакого участия в проделках своего второго «я», оставаясь холодным и трезвым зрителем.

Так или иначе, но мне нравилась эта игра. Действительно, что может быть лучше, чем иногда, пропьянствовав целую ночь, в предрассветную стужу — облачка пара вылетают изо рта — по темным еще улицам — съежившиеся от холода ночные сторожа греются у костров из разбитых ящиков, разведя огонь прямо на тротуаре перед магазинами, — брести к дому Мери, а откуда-то издали, с противоположного конца города доносится приглушенный гудок паровоза, под ногами шуршат опавшие осенние листья, в темных подворотнях и подъездах мяукают бездомные кошки, кругом тишина, весь город спит, слышен только монотонный, ласковый шелест безмолвия, и я думаю о том, что Важа уже нет, что разбились самые смелые мечты юности, что отныне наступила более суровая и трезвая пора моей жизни, и, пошатываясь, подхожу к заветному окну. Я осторожно стучал, и сейчас же, словно там всю ночь ожидали моего стука, приподнималась занавеска, в окно выглядывала Мери с распущенными волосами, в одной сорочке; на цыпочках, бесшумно проводила меня в теплую комнату, безо всяких упреков помогала мне раздеться, укладывала в теплую постель, от которой исходил дурманящий запах женского тела, ложилась рядом и, прижавшись ко мне, согревала меня, окоченевшего от холода. В такие минуты я очень любил ее, и мне, подобно некоторым серьезным и умным людям, казалось, что не существует страсти сильнее любви к женщине; вспыхнув, блаженная, нетерпеливая, дьявольская, она может отнять разум, заставить забыть все — долг, самого себя, весь мир, и всякая иная любовь рождается и возникает только из сексуальной, являясь лишь ее разновидностью. А наутро, когда я просыпался, когда оказывалось, что Мери убежала на лекции, у меня, оставшегося в одиночестве, пропадало ночное настроение, все казалось глупостью, и я снова проникался ощущением игры, снова со стороны трезво наблюдал за своим двойником, который принимал участие в этой игре.

Я тогда еще не знал, что совсем недавно Мери была любовницей Важа.