Расплата. Яростное безумие

Я осознал, что Валентина не должна уйти от меня. Если она уйдет, я буду растоптан окончательно.

На столе лежал широкий кухонный нож. Он был сантиметров двадцать в длину. На кухне столик был старенький, колченогий, и Валентина часто резала мясо или рубила капусту здесь, на обеденном столе. Наверное, она и забыла тут этот нож. На свою беду…

Я подошел к Валентине сзади. Когда она услышала мои шаги и обернулась, я ударил ее.

Нож вошел в грудную клетку и сразу застрял там. Я рванул обратно, послышался хруст. Странно, но этот хруст я услышал гораздо отчетливее, чем крик Валентины прямо над моим ухом.

Я ударил второй раз, и крик сразу оборвался. Наверное, я вторым ударом дошел до сердца.

Если бы вторым ударом я не убил ее и она не замолчала, то на крик наверняка сбежались бы соседи. Потому что крик после первого удара был страшный…

Валентина обмякла, но не упала, потому что я прижимал ее своим телом к стене комнаты. Тогда я вытащил темный маслянисто поблескивавший нож и ударил в третий раз. Туда же. Даже не знаю, зачем. Мне уже и так было ясно, что она мертва.

И больше никто в мире не знает о моем позоре…

Бык знает только, что он трахнул мою жену. Но он наверняка перетрахал столько чужих жен… Кроме этого, он больше не знает ничего. Самое главное ему неизвестно.

Валентина наконец упала на пол. Ее тело со стуком повалилось и застыло. Я встал над ним на колени. Платье на груди ее промокло от крови и прилипло.

Сожалений я не испытывал. Она заслужила смерть от моей руки. Она не должна была жить…

Я встал и побежал закрыть входную дверь. Вдруг кто-нибудь придет и все увидит.

Нужно было как-то отделаться от трупа. От этого окаянного и постылого тела.

Валентину же будут искать. Все равно мне придется заявить о ее исчезновении. Проще всего сказать, что она уехала. Тогда и искать никто не станет. Она же сирота, и близких у нее нет.

Концы в воду.

А куца девать тело? Сжечь невозможно, печка маленькая, захоронить? Могут все равно найти…

И тут я вспомнил о том, что все говорили вокруг. В городе появился какой-то преступник. Он убивает молодых женщин. Повсюду находят головы его жертв…

Тел, правда, не нашли. А головы мертвые находят.

Вот Валентина и пала жертвой этого преступника. Он убил троих или четверых, ну вот пусть будет пятая… Он за все ответит перед лицом закона!

Дальше я все делал совершенно спокойно. Принес брезент, подложил под тело. Потом притащил топор из сарая. Аккуратно примерился и отрубил голову. После этого выбросил в печку прилипшие к топорищу волосы.

Оставалось дождаться ночи, когда будет темно.

Сидеть в одной комнате с трупом не так уж приятно, но в общем-то меня это не слишком беспокоило.

Валентину я не ощущал, как жену. Это была просто женщина, которая посмела надсмеяться надо мной, над моим горем, над моей бедой.

Конечно, она не знала о том, что мне пришлось пережить в детстве… Но все равно, она должна была держать себя в руках и не изменять мне. Потому что секс — это грязь. Это порок.

Заниматься сексом можно только для того, чтобы иметь детей. И только в лоне семьи. Иначе это аморально, совершенно безнравственно. И куда только власти смотрят? Сейчас столько развелось всякого разврата… В каждом фильме, в каждой книжке… Все о развратном пишут. Вот потому и упала нравственность. Как воспитывать молодежь?..

Голову я выбросил на помойку далеко от дома. Жена в последний раз посмотрела на меня своими серыми глазами из мусорного бака. Так ей и надо!

Тело же я завернул в брезент и под покровом темноты донес до заброшенного колодца и выбросил туда. Пусть ищут.

Туда ей и дорога, проклятой развратнице! Больше меня никто не обманет и не бросит…

* * *

Весь понедельник я провела с мамой.

Что и говорить о том, насколько она была потрясена тем, что я ей сообщила. Надо сказать, что я и сама была смущена и удивлена тем, что произошло.

Утром в воскресенье, когда мы проснулись, я некоторое время смотрела на Павлика, лежавшего радом со мной в кровати. Я с изумлением глядела на его комнату с веселыми обоями на стенах, на старинную кровать с резными завитушками и, конечно же, на него самого.

Передо мной был человек, который добился своего. Причем добился в самой, казалось бы, безнадежной ситуации…

Я удивлялась и на себя самое, так смело и бестрепетно сказавшую «да»… Пусть я и не сказала этого словами, но мое поведение вчера вечером и то, что случилось ночью, говорило о том, что я согласна стать его женой.

Я — жена Павлика! Как это странно звучит.

Я покатала эти слова на губах, как бы прислушалась к ним. К моему удивлению, звучало неплохо, и у меня не возникло никакого внутреннего протеста.

Насколько к месту мы с Павликом вчера вспомнили это стихотворение о ласточках над поросшим черной смородиной обрывом…

Это было очень многозначительно. Вот эта ласточка — Павлик. Я посмотрела на него новым взглядом, действительно, что это я настроилась искать «кружевные сады» и строить «воздушные невозможные замки»? Вот ведь он — красивый, умный, сильный мужчина, который любит меня все эти годы.

Люблю ли я его в ответ?