— Ну да. Ханна уронила туфлю, когда оттолкнула стул. Эта дамочка назвала это…
Сент-Джеймс и его жена оба работали на верхнем этаже, Сент-Джеймс — у себя в лаборатории, а Дебора — в своей, смежной с ней проявочной. Дверь между ними была открыта, и, оторвавшись от отчета, который он заполнял для группы защиты на предстоящем суде, Сент-Джеймс не отказал себе в невинном удовольствии понаблюдать тайком за женой.
Она хмуро разглядывала фотографии, сунув за ухо карандаш и убрав со лба и ушей копну кудрявых волос, закрепив их множеством гребней. Свет над ней сиял вокруг ее головы, как нимб. Сама она почти вся была в тени.
— Безнадежно. Жалкое зрелище, — бормотала она, царапая что-то на обороте одной из фотографий и бросая другую в мусорную корзину у себя под ногами. — Чертов свет… Силы небесные, Дебора, где ты училась основам композиции!.. О боже, а эта еще
Сент-Джеймс рассмеялся. Дебора подняла глаза.
— Извини, — сказала она. — Я тебя отвлекаю?
— Ты меня всегда отвлекаешь, любовь моя. И боюсь, даже слишком. Особенно когда я нахожусь вдали от тебя более суток.
Слабый румянец окрасил ее щеки.
— Что ж, спустя год я рада слышать, что мы еще не утратили… романтики. Я… хотя это глупо, правда? Ты действительно улетал в Шотландию только на одну ночь? Я скучала по тебе, Саймон. И обнаружила, что мне не хочется ложиться в постель одной, без тебя. — Ее румянец стал гуще, когда Сент-Джеймс слез со своего высокого табурета и направился к ней, в полумрак проявочной комнаты. — Нет, мой милый… я совсем не это имела в виду… Саймон, мы так ничего не успеем, — сказала она, очень неубедительно протестуя, когда он обнял ее.
Сент-Джеймс тихо засмеялся и сказал:
— Ну, тогда займемся другими делами, а? — И нашел ее губы. Спустя довольно долгое время он прервав поцелуй, убеждающе пробормотал. — Боже. Делами куда более важными…
Они виновато отпрянули друг от друга — снизу донесся голос Коттера. Он с грохотом поднимал вверх по лестнице, очень громко кому-то поясняя:
— Они оба тут, наверху, — гудел он. — Работают в лаборатории, я полагаю. Деб со снимками, а мистер Сент-Джеймс пишет какой-то отчет. Вот сюда, еще всего несколько ступенек. Сейчас будем на месте.
Последнюю фразу он почти прокричал. Дебора засмеялась.
— Никогда не знаю, то ли прийти в ужас, то ли умилиться на своего отца, — прошептала она. — Как он вообще может догадываться, что у нас все время на уме?
— Он видит, как я на тебя смотрю, а этого достаточно. Поверь мне, твой отец прекрасно знает, что у меня на уме.
Сент-Джеймс послушно вернулся в лабораторию и склонился над своим отчетом, когда в сопровождении Джереми Винни в дверях появился Коттер.
— Вот мы и пришли, — весело сказал Коттер. — Не слишком высоко и подниматься, не так ли? — Он опасливо осмотрелся по сторонам, словно хотел убедиться, что не застал свою дочь и ее мужа врасплох.
Винни ничем не выказал своего удивления столь громогласным возвещением о его прибытии. Он молча подошел к Сент-Джеймсу, держа в руке конверт из плотной коричневой бумаги. Его оплывшее лицо было очень усталым, а на подбородке темнела узенькая полоска щетины, которую он пропустил во время бритья. Он даже не удосужился снять пальто.
— Думаю, у меня есть то, что вам нужно, — сказал он, а Каттер за его спиной, в ответ на проказливую улыбку дочери, успел послать ей, прежде чем уйти, полный любви укоризненный взгляд. — Возможно, немного больше. Малый, в шестьдесят третьем освещавший следствие по делу Джеффри Ринтула, сейчас один из наших старших редакторов; сегодня утром покопались в его досье и нашли три фотографии и подборку старых записей. Их сложновато будет разобрать, поскольку сделаны они карандашом, но попробуем что-нибудь из них выжать. — Он бросил на Сент-Джеймса пронизывающий взгляд. — Джой убил Стинхерст? Вы к этому ведете?
Вопрос был вполне логичным, учитывая все, что случилось раньше, и вполне резонным для журналиста. Но Сент-Джеймс понимал подтекст вопроса. В драме, разыгравшейся в Уэстербрэ, Винни играл тройную роль — газетчика, друга покойной и — подозреваемого. Ему было важно направить подозрения полиции на кого-то другого. И если он, Винни, сумеет убедительно изобразить готового к сотрудничеству журналиста, кто сможет лучше, чем сам Сент-Джеймс, который к тому же и друг Лини и, проследить, чтобы это было сделано?
— Просто в смерти Джеффри Ринтула есть небольшие странности, которые нас заинтриговали, — осторожно ответил он.
Если журналист и был разочарован неопределенностью ответа, то постарался этого не показать.