И Валентина Ивановна, кивнув ей на прощание, заспешила к больничному входу, чтобы снова подняться в палату к дочери, взять ее ослабевшую руку и держать в своих ладонях, надеясь и молясь, чтобы материнская сила перетекла в тело и душу Лиды, ее единственной доченьки.
Незаметно для глаза медленно удлинялись тени от деревьев и домов. Хотя день еще и не думал смотреть на запад, туда, где ждал своего часа вечер, легко касаясь ладонью бархатного синего покрывала ночи, расшитого серебряными нитями лунных лучей и усыпанного светлячками звезд. Впрочем, городским жителям доставались лишь жалкие крохи этого сияющего богатства. Суррогат, состоящий из отсветов разноцветной рекламы и расплывающегося по улицам света фонарей, заменял им красоту ночного неба, как фастфуд многим из них заменял натуральную еду, дающую здоровье и продлевающую жизнь. Но у каждого, как говорится, есть выбор.
Выруливая на шоссе, ведущее к коттеджному поселку, Мирослава думала о том, что жизнь часто бывает несправедлива к людям. На вопрос «почему?» ответа у нее не было. Зато был ответ на вопрос «что делать?». Жить! Используя каждый отпущенный небом, судьбой миг, не хандрить, не жаловаться, не прозябать, ожидая манны небесной, а добиваться поставленных целей, дружить, любить, заниматься любимым делом, чтобы, как говорил популярный в советское время Николай Островский: «Самое дорогое у человека – это жизнь. Она дается ему один раз, и прожить ее надо так, чтобы не было мучительно больно за бесцельно прожитые годы».
Волгина была согласна со словами классика. Кроме… Ей почему-то казалось, что жизнь дается не один раз. И вспомнились стихи тети Виктории:
Наполеонов в это время сидел за своим рабочим столом, заваленным документами. Информация стекалась к нему отовсюду, но картина не становилась яснее. Кто и зачем убивал молодых парней, да еще и увечил их? Ответа на этот вопрос у следствия до сих пор не было.
Начальство требовало результатов. СМИ успели взбудоражить общественность. И все это не прибавляло оптимизма, скорее нервировало и мешало сосредоточиться.
– Знаете, Александр Романович, – сказала Наполеонову утром, поправляя по привычке свою челку, секретарша Элла, – Федор Поликарпович думает, что это маньяк.
– Интересно, – прищурился следователь, – он сам с тобой своими соображениями поделился?
– Не сам, – дернула плечом Элла, – он кому-то об этом по телефону говорил.
– А ты подслушивала? Нехорошо… – протянул следователь насмешливо.
– Ничего я не подслушивала! – вознегодовала девушка. – Федор Поликарпович меня сам позвал, я влетела в кабинет, а он как раз разговаривал.
– И что?
– Махнул рукой, чтобы я не уходила. Я и ждала, он потом на стул указал рукой, я села. Вот! – Она взмахнула челкой и отошла от следователя.
Сам Наполеонов не думал, что это был маньяк. Маньяки охотятся на женщин, как правило, на молодых или на детей. Зачем маньяку здоровые молодые мужики? Даже если он импотент, все равно его месть, как правило, распространяется на женскую половину человечества. Если только в свете последних европейских веяний не появились маньяки-геи?
– Черт знает, что такое! – выругался он вслух и подумал, что, пожалуй, нужно проконсультироваться с психологом. Психологический портрет преступника никогда не помешает, хотя бы приблизительный.
Глава 11
Поздний вечер плавно перетекал в ночь. Деревья тихо шуршали листвой, купаясь в струях лунного света, и отворачивали лица от ревнивых взглядов пытавшихся осветить их фонарей.
Двое подвыпивших приятелей, Вася и Мишаня, возвращались домой. У них было отличное настроение. Сегодня они получили зарплату, это раз, посидели в приличном кафе без всяких приключений на свои головы, это два, и в-третьих, остались вполне трезвыми для того, чтобы насладиться прогулкой по ночному городу. К тому же и погода стояла великолепная. Действительно, что нужно еще для счастья…
И тут приятели увидели лежавшего прямо под ногами мужчину. Первым увидел Мишаня и толкнул друга в бок.
– Вась, гляди, прямо как при Союзе разлегся.
Хохоча, они стали вспоминать сцену из «Бриллиантовой руки». Мишаня, смеясь, воскликнул:
– На его месте должен быть я.
– Напьешься – будешь, – в тон ему ответил Вася.
И вдруг Мишаня побледнел так сильно, что при свете фонаря его лицо стало напоминать застывшую восковую маску. Остановившись, он в ужасе смотрел себе под ноги.
– Мишаня, ты чего? – испуганно проговорил Василий.
– Вася, смотри! – охрипшим голосом выкрикнул тот, тыкая пальцем вниз. – Что это?