– И не по-мужски, – добавил следователь.
– Я обязательно навещу ее, – тихо проговорил Сабельников и неожиданно признался: – Я просто струсил.
– Чего же вы испугались?
– Горя тети Таи. Но я… я все понял! Я сегодня же к ней заеду.
Выйдя из кафе и подойдя к своим машинам, они остановились.
– Знаешь, – сказал Наполеонов, – у меня такое впечатление, что мы в ступе воду толчем.
– Ничего, – проговорила Мирослава, – при нашей работе и потолочь приходится.
– Тебе не кажется, что все дело в клубе?
– В смысле?
– Парни молодые, посещали клубы и в одном из них, возможно, зацепили серьезных людей…
– Садистов?! – сердито фыркнула она.
– Почему именно садистов?
– Потому, что обычно серьезные люди, если ты имеешь в виду криминал, просто убивают, чаще всего из огнестрельного оружия. Зачем им калечить жертвы?
– Мало ли…
– Потом, Воронкову за сорок, и я сомневаюсь, что он ходил в клубы.
– Из-за того, что ему за сорок?
– Нет, исходя из его характера.
– Кстати, забыл тебе сказать, приехала хозяйка квартиры, где Воронков должен был проводить ремонт.
– Вроде еще не должна была?
– Сестра Воронкова позвонила и сообщила ей. Она прилетела, но без семьи.
– Ты говорил с ней?
– Оперативники ее опросили. Но ничего существенного.
– Из квартиры ничего не пропало?
– Нет.
– Она раньше знала Воронкова?
– Нет.
– Как же решилась доверить ключи?
– А то ты не знаешь наших людей, – усмехнулся Шура, – она хорошо знала его сестру и не сомневалась, что у порядочной сестры и брат честный.
– Логично. Но на практике срабатывает далеко не всегда.
Наполеонов пожал плечами и открыл свою машину.
– Ладно, пока, – сказал он, забираясь в салон.
– Пока.
Мирослава тронула с места «Волгу».
Морис держал в руках открытую книгу. Лицо его было задумчивым и слегка печальным.
– Что читаешь? – спросила Мирослава.
– О. Мандельштама.
– Прочитай что-нибурдь, – попросила она.
Она подошла, осторожно накрыла его руку своей рукой и погладила длинные пальцы.
– А что-то повеселее?
– Повеселее? – переспросил он. – Ну, что ж, можно и повеселее:
Мирослава вздохнула и продолжила:
– Знаешь, мне кажется, что человек сам в большей мере предопределяет свою судьбу.
– И как же? – поинтересовался Морис.
– Когда человек думает о печали и наполняет мир вокруг себя тенями, то ему сопутствуют духи печали и привлекают печальные события. А если человек видит мир радужным, стремится к радости, созиданию, счастью, то ему сопутствуют духи радости и привлекают в его жизнь радостные события, наполненные светом, освещенные улыбкой, озвученные смехом, наслаждением, удовольствием.
– Интересная теория, – проговорил Морис.
Ей показалось, что он улыбается, но нет, Миндаугас был серьезен.
Дымчатые сумерки превратились в лиловый вечер. Мирослава и Морис решили поужинать на террасе. Тем более что сегодня из-за отсутствия Шуры Морис приготовил легкий ужин.
– Шуру загрузили на работе? – спросил Миндаугас.
– Не только это, – улыбнулась Мирослава.
– А что еще? – В глазах Мориса промелькнуло подозрение. Он не мог понять, что за подвох таится в словах и, главное, в широкой улыбке Мирославы.
– У него сегодня смотрины, – ответила Мирослава и, уже не сдерживая себя, расхохоталась.
– Какие еще смотрины? – не понял Морис.
– Ты что, не знаешь, какие бывают смотрины? – хмыкнула она.
– Почему не знаю, – растерянно проговорил он, – но при чем тут Шура?
– А при том! Что мама Шуры Софья Марковна спит и видит, как бы отдать Шуру в хорошие руки.
– Мы что, его плохо кормим? – брякнул Миндаугас.
Мирослава снова расхохоталась.
– Софья Марковна мечтает о внуках.
– Но Шура же еще молодой…
– В деле размножения молодость является плюсом, – всхлипывая от смеха, ответила Мирослава.
– Но мы живем в XXI веке.
– Это не довод.
– В смысле?
– Этот аргумент не убедит Софью Марковну.
– А Шура согласен?
– Размножаться?
– Нет, смотреть невест.
– Нет, конечно, но кто его спрашивал.
– Бедный! – искренне выдохнул Морис.
– Ничего, ему не в первый раз, отвертится.
– А он не может объяснить маме, что он еще не созрел для брака?
– Объяснял.
– И что?