– А девушка, оказывается, уехала на дачу к родственникам, и Илья об этом знал.
– Кто тебе сказал об этом?
– Липа.
– Какая липа?
– Не та, которую обдирают, – горько усмехнулся следователь. – Девушку зовут Олимпиадой. Липой, то есть. Ты что, Островского забыла? «Свои люди, сочтемся», Олимпиада Самсоновна.
– Островского помню. Только имя Липа в наше время редкость. А что говорит старушка?
– Какая старушка?
– Репетиторша.
– А, сейчас сами к ней поднимемся и послушаем.
– По какому предмету она его репетировала?
– По химии.
Они поднялись на третий этаж и позвонили в квартиру Оседловой.
Вилена Андроновна открыла им так быстро, словно ждала их у двери. Старушка и впрямь показалась Мирославе милой. Худощавая, поджарая и вся такая аккуратненькая, как статуэтка. Волосы цвета воронова крыла облегали голову, точно шапочка, бледно-голубые глаза были похожи на старинный фарфор немецких мастеров.
Но спокойной Вилена Андроновна не выглядела, проводив гостей на кухню, она усадила их на дорогие итальянские стулья, обитые кожей кофейного цвета, сама присела на диван и без конца поправляла свою клетчатую юбку, теребила воротничок кремовой блузки. На лбу и на носу женщины выступили бисеринки пота.
Мирослава с интересом рассматривала то, что большинство россиян называет евроремонтом. И сам ремонт, и дизайн кухни явно влетели хозяйке в копеечку. На кухне, кроме дорогого гарнитура, присутствовали также кофеварка, электрический чайник, микроволновка, шикарный белый красавец-холодильник под два метра ростом. В шкафах, по предположению Мирославы, находились не менее ценные приборы и посуда. Одна только ваза, стоявшая на столе с цветами, стоила не менее двух тысяч.
– Я как вчера Илюшу проводила, так на телефоне часа два висела, – сказала хозяйка, переводя взгляд со следователя на детектива, – сначала подруга позвонила, а потом студентка попросила ее проконсультировать.
Вилена Андроновна вздохнула.
– А Илюша, выходит, все это время там лежал.
– Во сколько Илья вышел от вас?
– В одиннадцатом часу.
– Вы так поздно занимаетесь?
– Не всегда. Но Илюша был занят вечером и попросил у меня разрешения прийти к восьми часам.
– Вы согласились?
– Почему бы и нет. Я женщина одинокая. А спать я ложусь поздно.
– Когда Илья вышел на площадку, вы ничего не заметили подозрительного?
– Нет, – покачала головой Оседлова.
– Вы сразу закрыли за ним дверь?
– Да, сразу.
– То есть вы не видели, как он спускался?
– Нет, я никогда не смотрю вслед уходящим от меня.
Наполеонов вспомнил, что его мать, которая дает уроки музыки и консультирует своих студентов, тоже не имеет привычки смотреть вслед уходящим. Так что тут вопросов нет.
– А Илья часто приходил к вам в такое время?
– Не так чтобы часто, но бывало.
– То есть это не первый раз, когда он уходил от вас в одиннадцатом часу вечера?
– Не первый, – подтвердила Вилена Андроновна.
– У вас ни у кого в подъезде нет собак? – спросила Мирослава.
– Собак? – удивилась Вилена Андроновна.
– Да.
– Нет, ни у кого.
– Просто собачники нередко гуляют со своими питомцами допоздна.
– А… – протянула женщина и, вспомнив, добавила: – Во втором и третьем подъезде собачники есть.
Но детектива интересовал именно этот подъезд, потому что, будь в нем любители собак, тело могли бы обнаружить раньше.
– А с девушкой Ильи Олимпиадой вы знакомы?
– С Липочкой?
Получив подтверждающий кивок детектива, Вилена Андроновна ответила:
– Конечно, знакома, она ко мне полгода ходила заниматься.
– Это она посоветовала обратиться к вам Илье?
– Нет, он ей.
– То есть?
– То есть Илья занимался у меня, еще когда учился в школе, потом год или около того не появлялся, а недавно снова стал приходить.
Мирослава задумалась, а потом спросила:
– У вас не было в тот вечер предчувствий?
Вилена Андроновна посмотрела на детектива с нескрываемым интересом и сухо ответила:
– У меня никогда не бывает никаких предчувствий, я считаю это атавизмом.
– А интуицию?
– Примерно то же самое. Для здравомыслящих людей важна в первую очередь логика.
Наполеонов едва удержался, чтобы не фыркнуть, тем не менее он все-таки надеялся, что Мирослава воздержится и не станет чихвостить старушку. Она действительно воздержалась от разъяснений, только посмотрела на Оседлову с жалостью.
– Значит, сердце у вас после ухода Ильи ни разу не дрогнуло? – уточнила она.
– Нет, мое сердце не овечий хвост, чтобы дрожать, – сердито отрезала Оседлова.
«Кажется, барышни друг другу не понравились, – подумал Наполеонов, – с чего бы это?»
У Мирославы он причину выяснит. А вот как проникнуть в чувства Оседловой…
– Скажите, а какие у вас были отношения с Ильей? – подлила масла в огонь намечающейся неприязни Мирослава.
Но на этот раз Оседлова ответила на удивление спокойно и разумно.
– Какие могут быть отношения между студентом и педагогом? Рабочие, доброжелательные.
– Они не всегда бывают такими, – возразила Мирослава.
– Это если нет выбора, то есть в вузе. А репетитора, если он не нравится, всегда можно поменять. Да и репетитор не станет заниматься с учеником, к которому не испытывает симпатии.
– Логично, – согласилась детектив.