Расплата (СИ)

Обреченность и боль в тихом его голосе. И оттого, что так близко она, дышать становится все тяжелее; и оттого, как далека она сейчас, несмотря на видимую близость, волком выть хочется…

«Что ж ты делаешь со мной, девочка? Зачем мучаешь меня?»

А волосы ее мягкие как шелк, и пальцы путаются в тяжелых прядках.

«Неужели не видишь, как скучаю по тебе…»

Она глаза чуть опустила, не выдержав потемневшего, потяжелевшего его взгляда, а он ладонью щеки ее коснулся — провел осторожно, с трудом сдерживая порыв чуть больше силы применить и украсть ее у страхов на грядущую ночь. Но не знает он, как подступиться к ней: боится обидеть неосторожным взглядом, движением и боится, что нерешительность его она за равнодушие примет.

«Как же мне вести себя с тобой, Кристина? Ну зачем ты пришла сюда? Зачем меня дразнишь?»

Кристина вдруг зашевелилась. Только вместо того, чтобы избавить его от искушения, вдруг к плечу своему потянулась и дрожащей ручонкой робко кружево с него приспустила.

— Кристина, нет, — глухо проговорил Этьен, но тут же осекся под полным немой мольбы взглядом. — Ну что ты задумала? Ты же не готова еще…

А она ладонь его перехватила и к губам своим поднесла. Глаза прикрыла… Губы ее теплые, сухие… Коснулась осторожно и опять в глаза его заглянула, ища в них ответа.

Этьен нахмурился, не решаясь поверить, что действия ее верно трактует. Глаза ее блестят — вот-вот расплачется, ладошка влажная дрожит, удерживая его руку… Не понимает он ее. Бояться же должна! Как огня должна бояться! И все правильно, боится ж — невооруженным глазом видно. За невинное прикосновение ночью вообще чуть не зарезала его! А теперь вот жмется, целует, чуть ли не соблазнить пытается.

— Неужели ты совсем меня не боишься?

А она головой в ответ покачала и даже улыбнулась робко: не боится. Совсем не боится. И даже в глубине души надеется, что он сумеет опять воскресить ее, как это было уже однажды.

Когда, осмелев, Кристина по плечу его заскользила, когда обняла его за мокрую шею и потянулась к губам, он понял, что сдерживать себя больше не в силах. Обнял ее, привлек к себе и, перехватив инициативу, к губам ее приоткрытым припал… Не испугалась. Целовала как в последний раз — яростно, жадно; дрожащим тельцем будто вросла в него, и ни руки его осмелевшие, ни другие части его тела, упирающиеся ей в живот, ее не пугают.

— Останови меня, — прохрипел он, вдавливая всем телом девушку в стену.

И не подумала остановить. Напротив, почувствовала облегчение, понимая, что не жалость к ней держит его рядом и не брезгливость держит на расстоянии. Что он желает ее, как и прежде, что женщину любимую, желанную в ней видит. И плевать сейчас на то, что он наследник, и плевать на то, что вместе им не суждено быть — эта минута нужна им обоим. Ей нужно его тепло, ей нужно отогреться и успокоиться в его объятиях, возродиться; и ему нужна ее ласка, ему жизненно необходимо утолить ту жажду, что не дает спокойно спать, когда она рядом… Ему нужно знать, что по-прежнему эта девочка принадлежит ему. Что, как и прежде, она нуждается в нем и ему одному доверяет.

А она ведь доверяет. И даже когда поцелуи его становятся смелее, откровенней, когда тонкое кружево предательски сползает, обнажая для мужских прикосновений нежную кожу, она не пытается его остановить. Ей становится страшно, но совсем чуть-чуть, когда горячее дыхание невидимым зверьком спускается ниже — щекочет шею, плечи, грудь… Чуть задерживается возле проклятого шрама. И Кристина замирает, когда Этьен, будто осознав, что делает что-то неподобающее, неправильное, вдруг отстраняется и заглядывает в ее глаза, не то засомневавшись, не то разрешения спрашивая. Ей кивнуть хочется, но дрожь от мысли, что он остановится и уйдет сейчас, ее парализует. Все ответы ее сейчас во взгляде: не отпускай, не лишай меня тепла своего! И он считывает. И языком горячим, влажным, скользит осторожно по шраму, зализывая не на теле ее раны, а на сердце — истерзанном, выпотрошенном и брошенном умирать.