Полина тут же примолкла от колючих слов. Надо отдать должное, за несколько месяцев их брака он еще ни разу не позволял себе повысить на нее голос. С какой-то яростной, безудержной злостью Адриан пододвинул к себе тарелку и колупнул ломоть остывшей рыбы — вот только кусок в горло не лезет! Все к чертям летит, чего ни коснись! Одна безумица на верную гибель нарывается, другая ненавистью брызжет, будто не корит он себя каждую ночь, ложась в одну постель с ней, за тот проклятый день, когда решил выслужиться перед своим королем и привести ему рыженькую девственницу взамен давно обещанной темненькой! А тут еще Филипп, вечно недовольный, все в изменах подозревающий… Собачья жизнь. Никчемная. И просвета в ней нет, и уже не будет.
— Что делать-то будешь?— тихо спросила Полина, с опаской глядя на непривычно нервного мужа. — Поможешь пареньку-то?
— Нет.
— Почему?
— Потому. Нечем мне ему помочь.
— Ясно все с тобой. Не злись на меня, я действительно плохо себя чувствую. Спокойной ночи.
— Хочешь видеть меня героем? — выкрикнул он вслед спешащей ускользнуть жене.
— Хочу видеть тебя человеком.
— А я не человек, значит? Хоть бы раз меня пожалела, как других жалеешь!
— А что тебя жалеть-то? — Полина резко развернулась и подошла к мужу. — Вы с Филиппом душегубством занимаетесь!
— Душегубством? Быстро же ты забыла, от какой участи я тебя отвел.
— Ты меня на эту участь и обрек, Адриан! — со злостью выпалила девушка.
— Смерти твоей я не хотел!
— Какая разница, чего ты хотел? Какая разница, что ты жалеешь сейчас, если каждый день ты делаешь одно и то же! Ты приводишь этому извергу новых девушек, ты убиваешь людей, ты готов выполнить любой, самый безумный приказ Филиппа!
— Ты считаешь меня чудовищем?
— Ну а кто ты? Кто, Адриан?!
— По-другому рядом с Филиппом не выжить, пойми! Либо ты убиваешь, либо тебя — третьего не дано, Полина. И если завтра я пойду против Филиппа, не выжить ни мне, ни тебе, дорогая моя жена, ни нашему ребенку!
— Так нельзя, Адриан! Нельзя спасать свою шкуру за счет других, понимаешь? Не жизнь это, а мучение одно.
— Что ты предлагаешь? Чего ты хочешь?
— Я хочу жить и знать, что мой муж не палач, не убийца. Что отец моего ребенка человек, а не бездушное орудие убийства в руках Филиппа — вот чего я хочу! Да хотя бы, чтоб ты парню этому помог, за которого тебе кольцо дали!
— Полина, вот только в это дерьмо не лезь, а? Нельзя им помочь, понимаешь? Там личный интерес — парень обречен, он опасен для Филиппа. И Кристину он тоже не отпустит — эта девушка ему давно покоя не дает! Что мог, я уже сделал, больше мне им помочь нечем. И прекращай видеть во мне монстра! Я просто хочу спокойной жизни, я не хочу бояться ни за тебя, ни за своих детей!
Так и не доев свой ужин, Адриан резко подскочил из-за стола и ушел, не желая больше слушать упреки жены.
Оставшись одна, Полина не удержалась от любопытства и взяла колечко. Примерила, залюбовалась игрой граней крошки-изумруда. Только вот за веселым игривым блеском чья-то жизнь стоит, и Полина об этом знает. Девушка полюбовалась-полюбовалась колечком на пальце, чуть выпирающий животик погладила, да и проговорила задумчиво вслух:
— Ну и что нам делать теперь?
Глава 34
В замке тихо. Кристина лежала на кровати, не замечая, как слезы ее, бесконтрольные, неподвластные ей, оставляют на шелковой подушке темные пятна. Опять растоптана. Опять убита. Выпита до дна недочеловеком, растянувшимся за ее спиной после марафона безудержной жестокости. Ему очень быстро наскучили ее робость и неумелость — пришлось брать инициативу в свои руки. Не щадя, отомстил и за гордость ее, и за побег, и за братца; брал ее яростно, долго, наслаждаясь искаженным от боли ее личиком и слезами. И вот теперь лежит он за ее спиной и дышит, а ее выворачивает от одного осознания, что он находится рядом. От дыхания его — спокойного, мерного. От запаха сандала, смешанного с его липкой похотью на ее теле…
Она почувствовала, как кровать прогнулась под его весом — Филипп зашевелился, и она с надеждой подумала о том, что он сейчас уйдет, но вместо желанного покоя вдруг ощутила тепло за спиной. Девушка сжалась вся, догадываясь о его намерениях, а он с легкостью раздвинул ее ноги и стал пристраивать твердую ненасытную плоть к сухому, лишенному всякой смазки лону.
— Я не могу больше, — забилась Кристина в железной хватке цепких лап и попыталась отодвинуться от прильнувшего к ней тела. — Мне больно! Пожалуйста, хватит!
Вот только нет ему дела ни до боли ее, ни до слез — обхватил ее покрепче и со всей силы толкнулся на прощание. Толчок, еще толчок, потом еще и еще, пока очередная порция горячей слизи не потекла по ее бедрам. Только потом Филипп резко отпустил ее, чтобы через несколько минут, не проронив ни слова, уйти, оставляя свою жертву наедине с пережитым унижением, болью и неизвестностью грядущего рассвета. До ненавистного рассвета оставалось каких-то три часа.