Расплата. Трилогия

   Однако на броненосце что-то усиленно забегали. Вот он отдал носовые швартовы, с помощью "Силача" развернулся вправо и выбросился на отмель носом, который заметно для глаза садился все глубже... Впоследствии выяснилось, что взрывом снаряда повредило кессон, подведенный под пробоину. Не прошло и нескольких минут, как новый снаряд ударил его в правый борт (теперь обращенный к югу), близ ватерлинии, под кормовой башней. Броня выдержала, и, когда рассеялся столб дыма и водяных брызг, мы увидели на месте удара только бурое пятно. Пробоины не было.

   -- Не везет "Ретвизану"! -- промолвил стоявший рядом со мной вахтенный начальник...

   -- Так что кушать подано! -- доложил внезапно появившийся старший вестовой.

   Я спустился в кают-компанию.

   Завтрак прошел очень оживленно, оживленнее даже, чем обыкновенно. Шутили, пересмеивались... Откровенно говоря, я не предполагал, что за нашим столом может вестись подобная беседа, вся пересыпанная блестками истинного юмора. Давно уж не приходилось сидеть в таком милом обществе, принимать участие в таком интересном разговоре... Между прочим острили по поводу того, что мы в чужом пиру похмелье терпим, что если бы японцы знали, где стоит разоруженная "Ангара", то, наверно, не стали бы стрелять в нее...

   -- Зря снаряды тратят! Все равно что в пустое место!..

   -- Говорите pro domo sua, -- надменно заявил старший артиллерист, -- я себя отнюдь не считаю за пустое место, и если бы японцам удалось меня ухлопать, то это, конечно, стоит 12-дюймового снаряда, и даже не одного!

   К концу завтрака организовалось своеобразное petit jeu d'esprit. В наружных дверях поставили вестового (кают-компания помещалась в столовой первого класса, на верхней палубе), и тотчас после взрыва снаряда желающие высказывали свое мнение, куда он попал: в воду, на берег, вправо, влево, спереди, сзади и далеко ли? Руководствовались характером и интенсивностью звука. Всякая попытка выглянуть в окно останавливалась энергичным возгласом: "не передергивать!"

   Доклад беспристрастного свидетеля-вестового -- разрешал пари.

   "Взирая на беспечную веселость сих героев, из угрозы смерти создавших себе невинную забаву, можно ли было не воскликнуть в сердечном умилении: такова сила любви к Родине!" -- так сказал бы Карамзин, а я записал в свой дневник: "Какова сила человеческого самолюбия (или тщеславия?), вовремя взвинченного подходящим словом или поступком! Не будь здесь Макарова, и эти же люди, прикрываясь свыше данным лозунгом "беречь и не рисковать", были бы способны прятаться за траверзами, построенными из мешков с углем... А теперь они бравировали друг перед другом, ревниво оглядывались на соседей -- не подметит ли кто-нибудь хоть мимолетной тени беспокойства на их лице, дружески посмеивались над молодыми матросами, кланявшимися перед шуршащими в воздухе осколками... И этим "низкопоклонникам" было стыдно. Они оправдывались тем, что "невзначай", "не подумал", "само вышло"...

   Беспредельна сила могучей воли, умеющей подчинить себе волю других! Да!., но только в том случае, когда эта единая воля сама всецело отдалась служению идее, объединяющей массы, покорные ей "не токмо за страх, но за совесть..."

   Завтрак приходил к концу. Мы пили кофе. Я невольно и от души смеялся над негодованием старшего механика, который, несколько туговатый на правое ухо, все звуки естественно относил к левой стороне и все время проигрывал, чем возбуждал неудержимую веселость мичманов, остривших, что если бомбардировки будут хоть по два раза в неделю, то вино к столу будет подаваться "механически".

   Неожиданный удар, такой резкий, что запрыгала по столу и зазвенела посуда...

   Я схватил фуражку и выбежал на палубу... По счастью, обошлось благополучно. Снаряд упал и разорвался саженях в 10 от нашего левого борта, против переднего мостика. Осколками сделало несколько дыр в шлюпках, вентиляторах, кое-что перебило на мостике, но никого не задело. Огонь, по-видимому, снова был направлен на нашу линию. Следующий снаряд лег почти вплотную к нам, но не разорвался. Только поднятый им водяной столб целиком обрушился на палубу, угостив холодным душем группу собравшихся здесь матросов.

   Взрывы хохота и веселых окриков...

   -- Получил японскую баню? -- Водой не то что осколком! -- Плевать на твой осколок -- новую рубаху испортило! -- Хо-хо-хо! за рубаху опасается! Лоб-то всякий осколок выдержит! -- Не всякий осколок в лоб! -- гудела команда...

   -- Расходись! Честью говорю: расходись! -- сердился боцман. -- Сказано: лишним наверху не быть! Укройся!

   -- Лается тоже! а сам с "господами" на мостике маячит! Куды от "нее" укроешься? Начистоту лучше? -- "Борода"-то, чего, утресь, сделал? Верно, что! -- пропадай моя голова, зато пример покажу! -- Так-то! -- А он -- укройся! -- ворчали в расходившихся кучках...

   Вот разорвался снаряд впереди и влево от нас, под самой кормой "Дианы". Там забегали люди, заработали пожарные помпы... Другой "крякнул" у борта "Казани", стоявшей позади нас.

   -- Чуть-чуть не попал! Хорошо, что "чуть-чуть" не считается, -- сострил кто-то.