Расплетая радугу. Наука, заблуждения и потребность изумляться

Де Вааль — специалист по шимпанзе, который, понятное дело, любит этих животных, и его огорчает ошибочно кажущаяся ему неодарвинистской тенденция подчеркивать «наше отвратительное обезьянье прошлое». Многие из тех, кто разделяет его романтические фантазии, с недавних пор прониклись нежными чувствами к бонобо, карликовым шимпанзе, как к еще более приятному образцу для подражания. В тех ситуациях, когда обыкновенные шимпанзе нередко прибегают к насилию и даже каннибализму, бонобо решают вопросы при помощи секса. Такое впечатление, что они совокупляются во всех вообразимых сочетаниях и при любой мыслимой возможности. Там, где мы с вами пожмем друг другу руки, они будут совокупляться. Make love not war[59] — их девиз. Маргарет Мид они бы понравились. Но сама идея использовать животных в качестве примеров для подражания, как в бестиариях, — это из области плохой поэзии в науке. Животные существуют не затем, чтобы мы брали с них пример, а чтобы выживать и размножаться.

Морализирующие поклонники бонобо способны даже усугублять свое заблуждение откровенным перевиранием фактов об эволюции. Так, нередко утверждается, что бонобо — вероятно, в силу их бросающейся в глаза «жизнерадостности» — приходятся нам более близкими родственниками, чем обычные шимпанзе. Но этого не может быть, покуда мы согласны с тем, что друг другу оба эти вида близкородственнее, чем нам, чего никто отрицать не станет. Этой простой и бесспорной логической посылки вполне достаточно, чтобы прийти к выводу, что бонобо и обыкновенный шимпанзе родственны нам в равной степени. Они связаны с нами через своего общего предка, нашим с вами предком не являющегося. Конечно, в каких-то отношениях мы можем походить на один из этих двух видов больше, чем на другой (на который почти наверняка больше походим в каких-то других отношениях), но такие сопоставительные суждения ни в коей мере не могут отражать различий в степени эволюционного родства.

В книге де Вааля приводится множество случаев из жизни (которые вряд ли кого-либо удивят), доказывающих, что животные иногда бывают добры друг к другу, сотрудничают ради взаимной пользы, заботятся о благополучии друг друга, утешают друг друга в несчастье, делятся едой и совершают прочие трогательные добрые поступки. Я всегда придерживался той позиции, что природе животных действительно в значительной мере свойственны альтруизм, кооперация и даже сопутствующие субъективные положительные эмоции, но это скорее следует из эгоизма на уровне генов, нежели противоречит ему. Иногда животные бывают дружелюбными, а иногда — злобными, поскольку и то и другое поведение может время от времени отвечать своекорыстным интересам генов. Именно по этой причине предпочтительнее говорить об «эгоистичном гене», а не, скажем, об «эгоистичном шимпанзе». Противостояние, которое нагнетают де Вааль и другие, — между теми биологами, кто считает человеческую и животную натуру принципиально эгоистичной, и теми, кто относится к живым существам как к «добрым от природы», — надуманное противостояние, плохая поэзия.

Сегодня нам уже в значительной степени понятно, что альтруизм на уровне отдельной особи может быть средством, при помощи которого обусловливающие его гены максимизируют свою собственную выгоду. Но мне не хочется заново пережевывать то, что уже подробно изложено в моих ранних книгах, например в «Эгоистичном гене». Сегодня мне бы хотелось еще раз сосредоточиться на другом — на одной важной идее, которую критики той книги (судя по всему, ограничившиеся прочтением заголовка) не разглядели. Речь пойдет о том, что гены, будучи в каком-то смысле абсолютно эгоистичными, тем не менее объединяются в картели и работают совместно. Это, если угодно, научно-поэтическое сравнение, но я надеюсь убедить вас, что оно из разряда хорошей поэзии в науке — поэзии, способствующей пониманию, а не препятствующей ему. Точно так же я собираюсь отстаивать и другие примеры научной поэзии, которые встретятся нам в последующих главах.

Основной принцип дарвинизма может быть изложен в генетических терминах. Гены, присутствующие в популяции в большом количестве копий, — это те гены, которым хорошо удается производить свои копии, что также подразумевает способность выживать. Где выживать? Внутри индивидуальных организмов, находящихся в тех же условиях окружающей среды, что и их предки. Иначе говоря, имеется в виду выживание в местообитаниях, типичных для данного вида: если это верблюд — в пустыне, если обезьяна — на деревьях, если гигантский кальмар — в морских глубинах, и так далее. Основная причина, почему индивидуумы так хорошо умеют выживать в среде своего обитания, состоит в том, что их тела построены генами, у которых получалось выживать в этой среде, в виде своих копий, на протяжении многих поколений.