Расплетая радугу. Наука, заблуждения и потребность изумляться

Гулд занимает весьма необычное положение, особенно по свою сторону Атлантики. Благодаря блестящему слогу его очерков, небиологи видят в нем эволюционно-теоретическое светило. А биологи-эволюционисты, с которыми мне довелось обсуждать его работы, напротив, склонны видеть в нем человека, чьи идеи столь беспорядочны, что не стоят рассмотрения, но которого нельзя критиковать публично, поскольку он, по крайней мере, по нашу сторону баррикад в борьбе с креационистами. Все это не имело бы большого значения, если бы у неспециалистов Гулд не создавал в значительной мере ложного представления о положении дел в эволюционной науке.

Книгой, которую рецензировал Мэйнард Смит, был труд Деннета «Опасная идея Дарвина» (1995 г.), где содержится разгромная и, хотелось бы верить, окончательная критика гулдовского влияния на эволюционистское мышление.

Так что же на самом деле происходило в кембрии? Саймон Конвей Моррис из Кембриджского университета является (что в самых лестных выражениях признает и сам Гулд) одним из трех ведущих современных исследователей сланцев Бёрджес — кембрийского геологического пласта, которому и посвящена книга «Удивительная жизнь». Конвей Моррис недавно опубликовал свою собственную восхитительную книгу «Горнило творения» (1998 г.) на ту же тему, где критике подвергнут практически каждый аспект взглядов Гулда. Подобно Конвею Моррису, я не думаю, что существует мало-мальски стоящая причина считать, будто в кембрийском периоде эволюционный процесс протекал каким-то иным способом, нежели сегодня. Но нет никаких сомнений в том, что значительная часть основных систематических групп животных впервые появляется в геологической летописи именно в кембрии. Многим приходила в голову следующая очевидная гипотеза на этот счет. Быть может, сразу несколько групп животных выработали у себя в процессе эволюции твердые, способные превращаться в окаменелости скелеты примерно в одно и то же время и, вероятно, по одним и тем же причинам. Одной из таких причин могла быть эволюционная гонка вооружений между хищниками и жертвами, но есть и другие предположения, например резкое изменение химического состава атмосферы. Конвей Моррис не находит никаких данных в поддержку поэтической идеи о неуемном цветении жизни, бьющем через край в буйном танце кембрийского разнообразия и неповторимости, о расцвете, который впоследствии был сведен к нынешнему относительно скудному ассортименту организменных форм. Если уж на то пошло, на самом деле, по-видимому, имели место противоположные тенденции — по крайней мере, так предположило бы большинство эволюционистов.

Ну а что же тогда с вопросом о том, как распределены во времени моменты расхождения основных типов животного царства? Напоминаю, что это отдельный вопрос, не связанный с неоспоримым фактом кембрийского взрыва в смысле резкого появления большого количества ископаемых остатков. Предметом дискуссии является то, действительно ли эти точки бифуркации при отделении всех основных типов животных друг от друга были сконцентрированы в кембрийском периоде, как утверждает гипотеза взрыва в точке ветвления. Я уже сказал, что традиционный неодарвинизм этой гипотезе не противоречит. Но все равно она не кажется мне сколько-нибудь убедительной.

Один из способов подступиться к этому вопросу — взглянуть на молекулярные часы. Выражение «молекулярные часы» отсылает нас к тому наблюдению, что некоторые биологические молекулы изменяются на протяжении миллионов лет примерно с постоянной скоростью. Если принять это за данность, то можно взять кровь у любых двух современных животных и вычислить, как давно жил их общий предок. Некоторые современные исследования молекулярных часов отодвинули точки расхождения различных типов животных друг от друга далеко вглубь докембрийской эпохи. Если эти результаты верны, то все разглагольствования об эволюционном взрыве становятся излишними. Но существуют разногласия, касающиеся того, как интерпретировать показания молекулярных часов для таких огромных промежутков времени, так что следует ждать появления новых данных.