Распорядок агонии

 Никакая Серая шейка, оставшаяся зимовать в одиночестве, не способна так затосковать, как затосковала я. Завязалась в клубок и осторожно прилегла на чудом уцелевший правый бок. Чувствовала себя, как гордая Кармен, получившая сапогом по кастаньетам. Ей богу, не столько страшно, сколько обидно: ну, почему опять?! Если я продолжу так жить, то непременно откину копыта – надо же как-то поаккуратней с этим делом. Всю жизнь слушать прогнозы, что загнёшься от курения, а в результате окочуриться в каменном кишечнике незнакомой горы в чужом мире. А вокруг никого, кроме бактерий в твоём собственном кишечнике – сплошное засранство, а не судьба.

Недоумённое состояние. Зарезаться что ли с тоски? И как не стыдно так мучить живого человека? Интересно, а как это, когда душа отделяется от тела? На зеркале ничегошеньки прочувствовать не успела. Будто и не переносилась в пространстве, а перепрыгнула с табурета на табурет. И башка болит…

Рядом с отвагой покорившейся судьбе женщины мужские подвиги, как плешивые щенки рядом со львом в период расцвета его шевелюры. Тело ломит, и замёрзло до сосулек в брюхе. Перспективы покинуть это каменное дупло исчисляются отрицательными величинами. А я ползу внутрь горы с факелом веры в зубах: никто не исключит меня из этих тараканьих бегов, пока я не финиширую! Шанс доораться до помощи – которая непременно меня где-то ищет – использовала на полную катушку. Глотку сорвала, но эта канализация проглатывала звуки куда-то внутрь себя. Плевать! А плюю я так профессионально, что даже странно, как до сих пор не изобрели такой работы?

Рах, бесстыдно подслушав мои мысли, весело фыркнула, лизнула меня в подбородок и унеслась прочь. Обруганный оптимизм напомнил о том, какая замечательная штука ночное зрение. Я с ним легко согласилась. Даже воткнула свои пять копеек: Сарг всё-таки большая умница, если придумал шить куртки из сброшенных шкур нартиевой малышни. Отличная куртка получилась: в спине и локтях гнётся туговато, зато от переломов при падении в пещеры спасает.

Оптимизм приободрился и ткнул пальцем в закинутую на спину сумку. Дескать, фляга с водой, зелья и огниво при тебе. Я щёлкнула его по носу вопросом: а дрова? Где-то впереди зашлась смешливым стрёкотом Рах, а я сдула с губы едучую горстку слёз и продолжила борьбу за выживание.

Тоннель то сужался до пресмыканий на брюхе, то возвращал меня в млекопитающее состояние на четыре конечности. То радовал чем-то вроде песочка под ладонями и коленками, то огорчал колкими камушками. То пугал, то провоцировал новый виток пофигизма, но продолжал неуклонно спускаться всё ниже и ниже. Хоть сыростью не мучил, и то хлеб. Но, больше всего вдохновляло присутствие Рах, разбудившей меня и насильно заставившей двигаться. Там, где нет надежды на прочих живых, лайсак непременно тебя отыщет и выведет.

Лайсаки могли спорить с тобой, пренебрегать твоими интересами и насмешничать над твоими намерениями, но никогда не лгали – что да, то да. И если Рах так легкомысленно щебетала, носясь туда-сюда, значит, она уверена в наличии выхода в той стороне, куда мы не входили. Нужно только потерпеть и доползти до него, хотя бы ради того, чтобы убедиться в её правоте. Жаль, конечно, что воды больше нет, еды нет, и мозги почти кончились, но Рах непоколебима: ползите и обрящете. Я очень старалась, если не ради обещанного ею результата, так хотя бы для того, чтобы не околеть окончательно.

Правая рука достигла болезненного состояния левой и вскоре заняла лидирующие позиции. Обезболивающее зелье Мероны из деревянной баклажки здорово выручало, но и его не получится растянуть, как оптимизм, от которого уже подташнивало. Нудное путешествие изредка разнообразили спуски в ямы, перед которыми семафорила Рах. Или заковыристые изгибы стенок с острыми краями. Пару раз я прилегла подремать, но мой цербер не позволял расслабляться.

Состояние отупения приходило раз пять или двенадцать. Истеричное веселье только разок, страх ни разу, а злость дважды, когда я особенно чувствительно не вписалась в поворот. Благополучно избежала только отчаянье. Когда мы выкатились в громадную пещеру с красивым озером посередине, о ней я догадалась лишь по внезапной слепоте, подаренной тускловатым, но всё же настоящим светом.

Глава 4

В которой я познала бога…

И не поверила глазам своим

Лучше всех мою нынешнюю жизнь описала когда-то Зинаида Гиппиус, в том «Серебряном веке», когда все носили мозги набекрень. У нас с этой тёткой одна проблема с богом на двоих: мы обе считаем, что люди призывают Господа, дабы он явился и успокоил, дескать, грех ваш и не грех вовсе. А коли всё-таки грех, так не переживайте: прощу за то, что вспомнили обо мне и позвали. А ей – кручинилась эта непростая русская женщина – некуда позвать Бога, потому как она путешествует. Мне в таком случае вообще пристало удавиться: я не путешествую, а таскаюсь поневоле. И это тем больней, чем острей я ощущаю, что приход второй молодости оказался каким-то… неудалым.