Распускающийся можжевельник (ЛП)

Побег? Что это вообще значит? Спасаются только те, кого бросают в Ярость или отправляют в мусоросжигательные печи. Другой формы спасения нет.

— Как?

Поднося стакан ко рту, он отпивает напиток, и его горло подпрыгивает от глотка.

— Пока не знаю. Я что-нибудь придумаю. Тем временем, все идет как обычно. Никаких подозрений. Ты в состоянии помогать сегодня?

По правде говоря, вероятно нет, но я все равно буду. Я должна продолжать этот фарс, и тот факт что я пропустила встречу с Иваном накануне вечером, выбивает из колеи. Я даже не знаю, какими будут последствия этого.

Мы заканчиваем дела на вторую половину дня и снимаю маску, которую дал мне доктор Фалькенрат, чтобы избавиться от запаха. Он также снабдил меня несколькими крекерами, чтобы унять головокружение.

— Ты достаточно здорова чтобы отвезти тело вниз? Или мне позвать кого-нибудь другого?

Я узнала, что доктору Фалькенрату не нравится самому спускаться в мусоросжигательный завод. Вначале я думала что причина в том, что он считал ниже своего достоинства выполнять такие задания, но по мере того, как я узнала его получше, стало ясно что ему невыносимо видеть все эти тела, подвергнутые жестоким и невыразимым мучениям.

— Я могу это сделать. Сказав что-нибудь другое, я почувствовала бы себя беспомощной и искалеченной, а я ни то, ни другое. К счастью, крекеры предотвратили тошноту и дали достаточно энергии, чтобы функционировать без подавляющей усталости.

Он кивает и направляется к двери, сбрасывая костюм в контейнер рядом с дверью, прежде чем исчезнуть в приемной.

Я накрываю простыней изуродованные останки тела и толкаю кровать к лифтам. Оказавшись внутри, я нажимаю кнопку, ведущую в подвал, уставившись на пятно крови, размазанное по белой хлопчатобумажной простыне. В целях экономии ресурсов они начали утилизировать простыни. Вместо того, чтобы сжигаться вместе с телами, их стирают и стерилизуют, но на них все еще остаются следы смерти.

Двери открываются в ряд кроватей, ожидающих, когда их вкатят в мусоросжигательную печь. Запах горелой плоти накрывает меня завесой тошнотворных испарений, и я прикрываю нос, чтобы удержаться от рвоты. Одной рукой толкая тележку, я ставлю ее в ряд с остальными, и меня тошнит, когда кислый запах достигает моего носа.

Откидывая простыню на тележке перед той, которую я катила, я вижу мужчину чьи глаза белые и затуманены. Его брюшная полость вскрыта, и как будто ее вырезали и небрежно бросили поверх его тела, его печень наполовину свисает из отверстия, почерневшая и покрытая маленькими бугорками, которые указывают на цирроз.

О, Боже.

Я снова накрываю его простыней и наклоняюсь вперед, рядом с тележкой, как раз вовремя открывая рот, чтобы выпустить струю прозрачной жидкости, которая разбрызгивается по цементному полу.

Мои мышцы сотрясаются от тошноты, булькающей в животе, и меня снова тошнит — ничего, кроме желчи и кислот, которые обжигают горло.

Выбираясь из беспорядка, я оглядываюсь в поисках Майка, но его нигде не видно. Прогорклый смрад снова бьет мне прямо в нос, и если я не уберусь отсюда ко всем чертям, меня вырвет тем ничтожным количеством желудочной жидкости, которое во мне осталось.

Я разворачиваюсь к лифтам и останавливаюсь как вкопанный.

Тень приближается ко мне — большая, угрожающая и знакомая.

Я дышу через рот, чтобы не запаниковать, но когда Иван выходит на свет, невозможно отрицать тот факт, что он зол. Расправив плечи и оскалив губы, он шагает ко мне, его ботинки стучат по бетону, как копыта демона.

— Иван. Мне жаль. Я натыкаюсь спиной на тележки позади меня, когда он закрывает пространство за считанные секунды.

Его ладонь прижимается к моему горлу, перехватывая дыхание, когда он в ярости скрежещет зубами.

— Где, черт возьми, ты была прошлой ночью?

Глаза пылают огнем, он сжимает крепче, пока звезды не поплыли у меня перед глазами, и я не могу ответить, даже если бы хотела. Мои руки взлетают к горлу в тщетной попытке бороться с ним, но головокружение накрывает меня, делая слабее.

Одной рукой сжимая мою шею, он резко дергает за мои брюки, спуская их до середины бедра. — Прошлой ночью я привел с собой друзей. Пообещал им хорошо провести время. И ты выставила меня гребаным дураком!

— Пожалуйста, — хрипло произношу я, и круг моего зрения сужается с краев.

Вторгаясь в мое пространство, он наклоняет меня назад, пока я не оказываюсь поперек мужчины, которого мы препарировали ранее. Я сосредотачиваюсь на темном потолке надо мной, толстых трубах, которые расплываются, поскольку кислород не заполняет мои легкие. Давление обрушивается на мои бедра, и острое жало между ними — это его безжалостный толчок в меня.

— Иван! Мой голос звучит не выше шепота, а трубы продолжают расплываться и заостряться, расплываться и заостряться. Слезы наполняют мои глаза, когда его ворчание достигает моих ушей, сердитые звуки с каждым сильным толчком, который прижимает меня к мертвому телу подо мной. — Пожалуйста!

— Пошла ты, шлюха. Вот кто ты. Шлюха. Шлюха, любящая член.