Читаем Распутье полностью

Лица эти вместе с отбросами населения усиленно возбуждают рабочих и крестьян против новой власти, пользуясь их недостаточной сознательностью и организованностью. Они внушают им, что рабочие вновь будут во власти капитала, а крестьяне будут лишены земли и подчинены помещикам». Вот так-то, адъютант Бережнов! А ведь правильно делают те «отбросы», что внушают правду рабочим и мужикам. Дай власть, и снова будет монархия, если не хуже. Наши и ваши секут мужиков, что забрали у помещиков земли, вешают протестующих рабочих. А вот, читай постановление о земле, где четко сказано, что моя земля есть моя, а не мужицкая. А что дали рабочим? «…Рабочий контроль, введенный комиссарской властью, отменен, и право рабочих организаций налагать запрещения на вывоз из фабрик тех или других фабрикатов также отменено…» и ныне, и присно, и во веки веков. Аминь. Владелец фабрики снова вступает в свои права… Ну и ладно, чем бы дитя ни тешилось, лишь бы не плакало, так ваши говорят.

– Да, но эта-то потеха нам дорого обходится. Что же дальше?

В Самару после взятия Сызрани 10 августа 1918 года прибыл военный французский агент при Чешском Национальном Совете, комендант Альфонс Гине. Полковник Гада и его адъютант Бережнов были приглашены на собрание военных руководителей. Здесь был предложен план дальнейших действий. Гине заявил:

– Главная задача – это удержать Волжский фронт до той поры, пока не подойдут союзники. Они уже скоро должны подойти. Держать плацдарм от Казани до Саратова. Мы по возможности и скоро попытаемся создать Северный фронт у Вологды и Мурома. Поэтому мы должны поторопиться со взятием Казани, затем через Баку соединиться с союзными войсками. Через Вятку соединиться с войсками, что будут подходить к Вологде.

Гине развил план, который должны выполнить войска союзников и войска Учредительного собрания.

Но предложить план – не значит его осуществить. И уже вскоре чешские легионеры оставляют волжские города один за другим. 18 сентября 1918 года генерал-майор Чечек, главнокомандующий Приволжским фронтом, взывал к гражданам России: «Казань пала. Симбирск очищен нашими войсками, из Вольска мы отступили. Как бы ни печальны были эти факты, мы не отчаиваемся. Мы уже пережили более тяжелые времена, чтобы теперь сохранить полное спокойствие и хладнокровие, к чему и вас всех, братья Русские, призываем», – Устин Бережнов читал недавно получившему генеральское звание Гаде объяснение Станислава Чечека причин отступления чешских легионеров, его объяснение превосходства «социалистической русской власти» тем, что командуют ее войсками германские офицеры и австрийский генерал. Читая, Устин выделил эту фразу голосом.

«События, о которых мы вам честно и открыто сообщили, являются следствием превосходства сил врага, которым уже командуют германские офицеры во главе с австрийским генералом. Не забывайте, что внутренняя война за Учредительное собрание на днях превратилась в регулярную войну с захватчиками-германцами, с которыми заключила достойный ее союз социалистическая русская власть – Совет народных комиссаров, – которая, к нашему сожалению, все-таки пользуется до сих пор у многих из вас для нас непонятными симпатиями…

…Не забывайте то, что несут вам на штыках своих подходящие советско-германские войска. Горе русским рабочим, и горе русским крестьянам. Горе русской независимости, над чем пусть задумаются те, кто в последнее время приняли германскую ориентацию. Такая перемена взглядов означает совершенное падение духа, недостойное великого русского народа…»

– Брось ты читать эту стряпню. Чечек написал это воззвание с глубокого похмелья. Он очень полюбил русский народ и русскую водку. Красными командуют германские офицеры и австрийские генералы! Дурни, так назовите фамилии командиров!

– Значит, тех командиров нет, господин генерал.

– Нет и не было, а если бы они были, то их бы незамедлительно вывесили на общее обозрение. Просто колотит нас Фрунзе, вот и завопили. Недавно Чечек писал: «Казань-Симбирск – это последнее усилие врага. Мы пойдем честно вперед в интересах измученного народа…» Дурак ты, Чечек. Нас бьют, а ты говоришь о последнем усилии врага. «Тучи счастливого мира, – издевался Гада, – которые появятся на Европейском горизонте. Больше мужества, граждане, больше спокойствия! Братья, больше преданности и любви к Родине! Мы заявляем, что Симбирск в скором времени будет взят обратно… На этот раз мы не остановимся перед Казанью, пойдем дальше и принесем на штыках своих измученной матушке Москве приветствия от всех вас, граждане, от всей уже освобожденной России». Ха-ха-ха! Это, Бережнов, цирк, где привязанный на цепь медведь грозит сожрать публику. Тебе не хочется плакать? А я, Бережнов, плачу, рыдаю. Дал по мозгам братьям-россиянам наш Чечек. Россия хохочет. А ты чего не хохочешь?

– Думаю, господин генерал. Еще и еще раз думаю, ну что вы за человек?

– Я уже тебе говорил, что я авантюрист.

– Но этого мало для понимания вашего авантюризма, – пожал плечами Бережнов.

Перейти на страницу:

Все книги серии Сибириада

Дикие пчелы
Дикие пчелы

Иван Ульянович Басаргин (1930–1976), замечательный сибирский самобытный писатель, несмотря на недолгую жизнь, успел оставить заметный след в отечественной литературе.Уже его первое крупное произведение – роман «Дикие пчелы» – стало событием в советской литературной среде. Прежде всего потому, что автор обратился не к идеологемам социалистической действительности, а к подлинной истории освоения и заселения Сибирского края первопроходцами. Главными героями романа стали потомки старообрядцев, ушедших в дебри Сихотэ-Алиня в поисках спокойной и счастливой жизни. И когда к ним пришла новая, советская власть со своими жесткими идейными установками, люди воспротивились этому и встали на защиту своей малой родины. Именно из-за правдивого рассказа о трагедии подавления в конце 1930-х годов старообрядческого мятежа роман «Дикие пчелы» так и не был издан при жизни писателя, и увидел свет лишь в 1989 году.

Иван Ульянович Басаргин

Проза / Историческая проза
Корона скифа
Корона скифа

Середина XIX века. Молодой князь Улаф Страленберг, потомок знатного шведского рода, получает от своей тетушки фамильную реликвию — бронзовую пластину с изображением оленя, якобы привезенную прадедом Улафа из сибирской ссылки. Одновременно тетушка отдает племяннику и записки славного предка, из которых Страленберг узнает о ценном кладе — короне скифа, схороненной прадедом в подземельях далекого сибирского города Томска. Улаф решает исполнить волю покойного — найти клад через сто тридцать лет после захоронения. Однако вскоре становится ясно, что не один князь знает о сокровище и добраться до Сибири будет нелегко… Второй роман в книге известного сибирского писателя Бориса Климычева "Прощаль" посвящен Гражданской войне в Сибири. Через ее кровавое горнило проходят судьбы главных героев — сына знаменитого сибирского купца Смирнова и его друга юности, сироты, воспитанного в приюте.

Борис Николаевич Климычев , Климычев Борис

Детективы / Проза / Историческая проза / Боевики

Похожие книги

Плаха
Плаха

Самый верный путь к творческому бессмертию – это писать sub specie mortis – с точки зрения смерти, или, что в данном случае одно и то же, с точки зрения вечности. Именно с этой позиции пишет свою прозу Чингиз Айтматов, классик русской и киргизской литературы, лауреат самых престижных премий, хотя последнее обстоятельство в глазах читателя современного, сформировавшегося уже на руинах некогда великой империи, не является столь уж важным. Но несомненно важным оказалось другое: айтматовские притчи, в которых миф переплетен с реальностью, а национальные, исторические и культурные пласты перемешаны, – приобрели сегодня новое трагическое звучание, стали еще более пронзительными. Потому что пропасть, о которой предупреждал Айтматов несколько десятилетий назад, – теперь у нас под ногами. В том числе и об этом – роман Ч. Айтматова «Плаха» (1986).«Ослепительная волчица Акбара и ее волк Ташчайнар, редкостной чистоты души Бостон, достойный воспоминаний о героях древнегреческих трагедии, и его антипод Базарбай, мятущийся Авдий, принявший крестные муки, и жертвенный младенец Кенджеш, охотники за наркотическим травяным зельем и благословенные певцы… – все предстали взору писателя и нашему взору в атмосфере высоких температур подлинного чувства».А. Золотов

Чингиз Айтматов , Чингиз Торекулович Айтматов

Проза / Советская классическая проза