Читаем Распутье полностью

– Пройдет, не со всей силы ударил. Вы, значит, орете, куда, мол, девался бандит? С сопки в бинокль его видели на покосе! Поднял я винчестер, Костя, взвел, взял тебя на мушку… Какой же ты, малец, красивый, и тоже грозишь моей Саломее револьвером. Опустил. Думаю, как только начнете наших бить, или еще там что, то начну стрелять. Ушли вы. Решил я уходить за границу. День собираюсь, еще день. Нет, не приемлет душа чужую землю. Уж умирать, так на своей, лежать, так в своей. И снова уходил от вас. Вот это вы должны понять, что люди не хотят чужих стран. Людей должны понять. Не поймете, то многих загубите.

– А сколько вы убили человек в боях и не в боях, гражданин Бережнов?

– Много, даже очень много. Но тех, что убил в боях, те давно уже забыты.

– Страшный вы человек, гражданин Бережнов!

– Может быть. Но тех, кого расстрелял ради мести, те стоят и до сих пор перед глазами. Знать, неправедно убил! А самому-то, как это ни странно, жить охота. А это значит, что надо бежать отсюда. Одно только и сдерживает, что побег не обойдется без крови. А я крови больше не хочу.

Лапушкин отступил к двери.

– Не бойся, я еще не созрел для побега. Хочу видеть, чем это кончится. Я ведь долго во всем зрею. Тебе этого понять трудно. Ты молод, неопытен, а я солдат. Но через тебя я бежать не буду. С детьми я не воюю.

– И правда, вы какой-то не такой, как все бандиты. Я ведь уже многих допросил, видел слезы, мольбу, а вы ни о чем не просите. Даже грозите, – задумчиво проговорил Лапушкин. – Почему вы такой?

– Я давно уже отвык просить, привык брать. А потом, кого вы допрашивали, были бандитами, я же – солдат. А честь солдатская для меня дороже смерти.

– Георгиевский кавалер полного банта. Шевченок столь не имел. А потом ордена, медали. Сколько же у вас наград?

– Со всякой мелочёвкой, как Анна, Владимир, два десятка наберется. Но все это не главное, хотя я те награды храню как память о каждом бое, где я не проиграл, а выиграл. Награды – это память, признание твоего ума.

– И еще геройства…

– Может быть, и геройства. Расскажи, кто и как убил Шишканова?

– Я же говорил, что убил Кузнецов, а как, тебе ли не знать. Убили из засады. Кто-то подсказал, что Шишканов будет ехать. Вот и все.

– Если по-человечески, то ведь это Шишканов уговорил меня, чтобы я шел сдаваться. Встречались с ним в тайге. Пошел к вам. Любил я Шишканова, верил ему…

– Гражданин Бережнов, у меня есть идея…

– Большевистская или…

– Не шутите. Я говорю серьезно. Очень серьезно! Вы и только вы могли бы уничтожить ту банду! Три дня назад эта банда ворвалась в Достовку, убили председателя сельсовета, детей. Ну сколько это может продолжаться?

– Волки, только волки убивают друг друга. А я тоже волк.

– Охотники рассказывали, что и медведи тоже убивают медведей. Вот тигры, те будто не убивают друг друга? Так или нет?

– Может быть, и так. Тигром не был. Значит, я вам помогаю разбить банду Кузнецова, а вы меня отпускаете домой? Вы мне, а я вам?

– Нет, судить мы вас так и так будем.

– Это за что же?

– За партизан, что вы убили под Чертовой Лестницей, за кражу оружия.

– Откуда вам это известно?

– Нашелся среди партизан знаток, который узнал вас по выстрелам, и в лицо узнал. И за то, что вы пришли сюда с одним винчестером, забыли прихватить тридцать винтовок и пулемет, а там были еще патроны. Остальное, как мы уже обговорили между собой, не подсудно. Вины вашей нет, все больше стечение обстоятельств и случайностей. Да и наша грубость, наша негибкость. Отрицаете это или признаете?

– Ну ин хватит, я тоже человек и хочу отдохнуть и подумать. Исповедаться пред собой.

– Вы ведете себя, гражданин Бережнов, как барин. Я вам многое прощал, даже мальчишествовал перед вами. Это-то вы должны были понять?

– Да, гражданин следователь, немного я перебрал. И не такой уж вы мальчишка, как я думал о вас.

– Да нет, почему же, мне всего двадцать три года. Против вас, фронтовика-героя, – мальчишка.

– Но все равно оставьте меня. Вы об Иване Шибалове ничего не слышали?

– Он у нас под следствием, обвиняется в сожительстве со своими приемными дочерьми.

– Иван – сожитель? Иван – Лот? Нет, не верю.

– Еще наговаривают на него, что он убивал корневщиков, забирал у них корни женьшеня. Вот этому я не верю, потому что когда мы брали Ивана Шибалова, то все манзы встали на его защиту, чуть не дошло до боя. Потом мы допросили многих китайцев, те отрицают эту версию. И любят они Шибалова. Он их защищает от хунхузов, он дает им работу, он их кормит. Есть на нем налёт таежного царька, но в добром понимании. Разбогател – это верно. Но он оказался хорошим охотником, хорошим хозяином. А между делом построил самолет, взлетную полосу, мотор выписал из-за границы. Но только что-то у него не получилось. Взлетел, поднялся над тайгой, а тут мотор заглох. Рухнул на кедры. Помяло его, но остался целым и здоровым. По этому случаю нам было письмо, что он якобы строил самолет затем, чтобы убежать за границу. Как вы на это смотрите, гражданин Бережнов?

Перейти на страницу:

Все книги серии Сибириада

Дикие пчелы
Дикие пчелы

Иван Ульянович Басаргин (1930–1976), замечательный сибирский самобытный писатель, несмотря на недолгую жизнь, успел оставить заметный след в отечественной литературе.Уже его первое крупное произведение – роман «Дикие пчелы» – стало событием в советской литературной среде. Прежде всего потому, что автор обратился не к идеологемам социалистической действительности, а к подлинной истории освоения и заселения Сибирского края первопроходцами. Главными героями романа стали потомки старообрядцев, ушедших в дебри Сихотэ-Алиня в поисках спокойной и счастливой жизни. И когда к ним пришла новая, советская власть со своими жесткими идейными установками, люди воспротивились этому и встали на защиту своей малой родины. Именно из-за правдивого рассказа о трагедии подавления в конце 1930-х годов старообрядческого мятежа роман «Дикие пчелы» так и не был издан при жизни писателя, и увидел свет лишь в 1989 году.

Иван Ульянович Басаргин

Проза / Историческая проза
Корона скифа
Корона скифа

Середина XIX века. Молодой князь Улаф Страленберг, потомок знатного шведского рода, получает от своей тетушки фамильную реликвию — бронзовую пластину с изображением оленя, якобы привезенную прадедом Улафа из сибирской ссылки. Одновременно тетушка отдает племяннику и записки славного предка, из которых Страленберг узнает о ценном кладе — короне скифа, схороненной прадедом в подземельях далекого сибирского города Томска. Улаф решает исполнить волю покойного — найти клад через сто тридцать лет после захоронения. Однако вскоре становится ясно, что не один князь знает о сокровище и добраться до Сибири будет нелегко… Второй роман в книге известного сибирского писателя Бориса Климычева "Прощаль" посвящен Гражданской войне в Сибири. Через ее кровавое горнило проходят судьбы главных героев — сына знаменитого сибирского купца Смирнова и его друга юности, сироты, воспитанного в приюте.

Борис Николаевич Климычев , Климычев Борис

Детективы / Проза / Историческая проза / Боевики

Похожие книги

Плаха
Плаха

Самый верный путь к творческому бессмертию – это писать sub specie mortis – с точки зрения смерти, или, что в данном случае одно и то же, с точки зрения вечности. Именно с этой позиции пишет свою прозу Чингиз Айтматов, классик русской и киргизской литературы, лауреат самых престижных премий, хотя последнее обстоятельство в глазах читателя современного, сформировавшегося уже на руинах некогда великой империи, не является столь уж важным. Но несомненно важным оказалось другое: айтматовские притчи, в которых миф переплетен с реальностью, а национальные, исторические и культурные пласты перемешаны, – приобрели сегодня новое трагическое звучание, стали еще более пронзительными. Потому что пропасть, о которой предупреждал Айтматов несколько десятилетий назад, – теперь у нас под ногами. В том числе и об этом – роман Ч. Айтматова «Плаха» (1986).«Ослепительная волчица Акбара и ее волк Ташчайнар, редкостной чистоты души Бостон, достойный воспоминаний о героях древнегреческих трагедии, и его антипод Базарбай, мятущийся Авдий, принявший крестные муки, и жертвенный младенец Кенджеш, охотники за наркотическим травяным зельем и благословенные певцы… – все предстали взору писателя и нашему взору в атмосфере высоких температур подлинного чувства».А. Золотов

Чингиз Айтматов , Чингиз Торекулович Айтматов

Проза / Советская классическая проза