Распутье

– Измена! Нам кто-то подсунул порченые патроны! На конь! Отходи! – закричал Шевченок.

Все подались назад, начали отползать. А пули бандитов секли ветки, выли над головами, протяжно, нудливо. Чья-то пуля дала рикошет и ранила чоновца.

– Коноводы, коней! – закричал Шевченок.

Первым вскочил на коня и пустил его по тракту, нахлестывал плетью. Только верст через пять остановил запаленного Воронка. Сошел с коня. Приказал перевязать раненого.

– Всем проверить патроны!

Чоновцы начали выдергивать, выламывать пули. Боже, вместо пороха песок! Чоновцы подозрительно покосились на командира. Он явно в этом бою трусил. Первым бежал, чего никогда ранее с ним не случалось.

Шевченок перехватывал взгляды верных ему парней, грустно думал: «Ведь зря мы не посвятили их в план операции. Каждый чоновец – это до последней жилочки наш человек. Дни и ночи в седле. Каждую минуту может прервать жизнь бандитская пуля. Одного ранили, а ведь могли и убить, да не одного. Знай они, кто перед ними, то попалили бы в небо, наделали грохоту и ушли. Теперь на меня смотрят как на труса, а, может быть, подозревают еще и в предательстве? Но и верить всем нельзя. Операция очень опасная, десять против пятидесяти. Не просто противников, а бандитов, которым терять уже нечего. Эти будут биться до последнего патрона. Этим уже нет дороги в люди. Одна дорога – чужая страна или смерть. Но почему-то они не уходят в чужие страны. Почему? Устин на это ответил при разговоре, мол, и бандит хочет умереть на своей земле. А потом, кое-кто живет надеждой, что скоро власть большевиков падет. Будто поднимается весь мир против большевиков… Мир запутан, мир ошалел…

– Либо на заводе, а ближе к тому, что на складе, засели враги. Посмотрите, пули явно были тронуты, на каждой есть отметина, – проговорил Шевченок.

Чоновцы осмотрели пули и согласились.

– Уходим немедленно. Вместо винтовок у нас палки.

17

Кузнецов послал разведчиков на выстрелы. Они гремели рядом с его базой. Бережнов же приказал сделать привал в распадке, выслал часовых на сопки. Три разведчика из банды Кузнецова нарвались на часовых – Лагутина и Лапушкина. Подняли руки вверх, были обезоружены и тут же доставлены на стоянку.

Бережнов сидел на пне и лениво очищал сапоги от грязи. Исподлобья посмотрел на бандитов.

– А, ты еще жив, Вальков?

– Как видишь, Степаныч, жив, живем. Это вы тут гремели? Прав оказался Кузнецов, мол, это почерк Бережнова. Мол, смелей командира он не знал.

– Живем, значит? Расстрелять! Вальков одно время служил у большевиков. Есть слух, что он и сейчас с ними вошкается.

– Устин Степанович! – упал на колени Вальков. – Побойтесь бога, это вы меня с брательником путаете. Он у Лагутина служил. А разве Лагутин не служил в милиции, да еще начальником?

– Служил, но служил по заданию нашей партии. Теперь он снова в наших рядах, снова с нами.

– Какой партии?

– Это не твоего ума дело! Всех расстрелять! Это шпионы чоновцев.

– Погодите, господин полковник, я ить тоже вас знаю, о делах ваших ведаю, вы тоже были и красным, и белым, теперь стали…

– Вы хотите сказать, бандитом?

– Может, и так, – смело ответил бородач. – Хоть Кузнецов и называет себя партизаном, но он и мы – обычные бандиты.

– Хм! А вы смелы. Как прикажете, расстрелять вас или повесить?

– А нам уже все едино, что расстрелянный – тлен, что повешенный – земля. Только чтобы без мучительства. Сразу, и нет тя.

– А ты что дрожишь как лист осиновый? – повернулся к третьему Бережнов.

– Жить охота, ваше высокоблагородие!

– Фронтовик?

– Был. Выжил. Теперь вот бегаю.

– Много убил красных?

– Много. Ежели что, то еще буду убивать!

– За что?

– Сам не знаю, за что. Кто почал убивать, того уже не остановишь. Да и вольная жизнь по моей душе. Только зря вы нам не верите. Мы ваши. Кузнецов послал нас, чтобы узнать, не вы ли пришли. Он ждет вас. Говорил, мол, ежели это Бережнов, то нам надо быть только вместе. Бережнову есть за что мстить красным: отец, побратим и другое. Бабу вашу недавно чуть не расстрелял Шевченок, да начальник из города остановил.

– Хорошо. Ты, Вальков, иди к Кузнецову, скажи, чтобы он тотчас же шел сюда, если хочет бить большевиков и разных комиссаров вместе. Эти останутся заложниками.

Вальков бросился в сопку. Забыл и о винтовке.

– Заложники! Да Кузнецову, ежели что, то плевать на нас, выручать не будет. Давно ужо пуля по нему плачет, – проговорил с тоской бородач. – О вас говорят наши, что вы бы не бросили. Да уж ладно, заложники так заложники. С вашего позволения, подремлю, – прилег бородач.

– Встать! Перед кем развалился? Встать и стоять смирно! – визгливо закричал Лапушкин. – Действительно банда, никакой дисциплины! Распустились! Господин полковник сделает вас солдатами.

Бородач вскочил, ошалело мигая белесыми ресницами.

– Стоять, пока не посинеешь!

– Прапорщик, отставить! Дисциплина будет, но не надо так сразу. Садись, отец. Расскажи, как ваши дела в банде?