Распутье

Макар Сонин, как всегда, ночью, когда все спят, писал: «Читаю Ленина. Эко мудрущий да хитрющий мужик. Как всё повернул! А? Государственный капитализм. А ведь он же против этого капитализма, бросал мужика против буржуев в огонь и воду. Но ежели кто читал Ленина, он писал в восемнадцатом о государственном капитализме, что, мол, это будет шагом вперед и скорой победой социализма. И его политика концессий самая праведная, тоже как форма государственного капитализма. Вот давайте вместе с Лениным и помаракуем, что и почем.

Он же говорит, что политика концессий даст нам возможность получить много предприятий на уровне современного капитализма. А через несколько десятков лет эти предприятия будут наши. Кое-кто говорит, что капитализм зло, а социализм благо, это идет от незнания и непонимания современности.

Без грамотных капиталистов мы задохнемся. Мы учились у спецов военных, почему бы нам не поучиться у капиталистов? Мудро, уж куда мудрее. Капитализм и социализм начнут соревноваться, а в том соревновании нужно учиться и победить. Вот его слова: “Нам надо не бояться признать, что тут еще многому можно и должно поучиться у капиталиста…” Эко праведные слова. А недавно приезжал к нам из волости один хлюст, так тот поносил капитализм на все корки. А когда я спросил его о продналоге, тот и язык в заднее место. Ни «а», ни «бэ». Вот такой неуч и вправляет народу мозга. Ленина не читал, живет старыми байками. Не знает того, что капитализм будет помогать строить социализм.

О терроре тоже верно сказано Лениным, что всяких бандюг надо расстреливать на месте, и безоговорочно. До чего дожили, что бандиты Кузнецова стали останавливать обозы с продналогом и грабить! У нас ли только? И кто бы банду Кузнецова расхристал, тому бы я самую толстую свечу поставил. А за Устина поставил бы две. Не за упокой, а за здравие.

Пишет Ленин, что продналог – это переход от военного коммунизма к правильному социалистическому продуктообмену: “Оборот есть свобода торговли, есть капитализм. Он нам полезен в той мере, в которой поможет бороться с распыленностью мелкого производителя, а до известной степени с бюрократизмом… Страшного для пролетарской власти тут ничего нет, пока пролетариат твердо держит власть в своих руках, твердо держит в своих руках транспорт и крупную промышленность…”

Ленин все больше и больше мне приходится по нраву: мудр, смел, гибок. Готов платить капиталистам за науку. И ежели так дальше будет, то Россия скоро одыбается, скоро станет сильной страной, догонит Америку и другие страны.

А бюрократов у нас много, они плодятся, как клопы аль тараканы. Ездят к нам в хромовых сапожках, куртках, с револьверами да все ругают капитализм, кулаков, всех, кто хочет жить лучше.

Приезжал сюда Никитин, побыл три дня, все принюхивался да все присматривался. Ну и пусть его. Выступал. Говорил, что, мол, капитализм – это зло, которое стоит на пути к социализму. И пока мы это зло не уничтожим, до тех пор у нас дела не будет. Ругал нас, называл мелкими буржуйчиками. Мол, у каждого по несколько коров, коней, пашен, мол, можно, бы жить и победнее. А тогда как же Ленин? Будем жить победнее, тогда как же с сельхозналогом, кто его будет платить государству, с чего платить? Ить чем богаче мужик, тем сильнее Россия. Продналог в дело, сдал свое, а излишки продал и купил себе жнейку, молотилку, да мало ли еще что. Тут что-то не так… Дай бог сто лет жизни нашему Ленину. Умрет, то могут завернуть кишки на сто оборотов, тогда пропал мужик, захиреет Россия. Ить от лодыря много не возьмешь. А леность приходит с отречением от всего. Дать мужику надею, тогда сам черт не страшен. Ругал Никитин Устина, мол, жаль, что в свое время не смог расстрелять, теперь, мол, бандитничает, не дает жизни таежным людям. Грозил Саломею сослать в Сибирь с ее выродками. Тогда, мол, уйдет отсюда и Устин. С Никитина может статься, такие люди чаще мешают делу, чем помогают. Вот Пшеницын мне по нраву. Он человечный, какой-то светлый.

А все это люди грамотные, но не каждый понимает Ленина. Ить стоит почитать, как все встанет на место. Мужикам понятно, а большим людям не понять?

Шибко убивается Саломея по Устину. Почернела, похудела, жаль бабу. Все ошибаются, ошибался и Устин. Ленин тоже говорит, что от ошибок никому не откреститься. Каждый может ошибиться.

В нашу деревню перебрались эти двоедушники. И чудо! Один стал председателем сельсовета, второй – его секретарем. Писали мы о том Лагутину, а что он может сделать? Отмолчался, и только-то. Надо бежать отсюда, пока эти сволочи нас не сожрали. И ведь сожрут, видит бог, сожрут. Хотя на первых порах сидят тихо, о мире с нами говорят. А мы ведь с ними не воюем…»

21

– Немедленно устроить драку! В драке убить Мартюшева или Кошкина, или мы всё провалим. Начинай ты, Пётр. Найди повод. Кузнецов пьян, начнет разбираться утром. Лучше убрать Кошкина. За Мартюшева могут вступиться. Действуйте, – отдал приказание Устин. – Я пока останусь здесь, в балагане.