Распутин

Все это ни в малейшей степени не обескураживало Василия Артамо-новича, и он торопился к инспектору, чтобы похлопотать об отпуске ему средств на устройство при школе образцовой пасеки: пчеловодство в округе находится в самом жалком состоянии, а вот он готов поднять его на надлежащий уровень.

- А вы хорошо знакомы с делом? - спрашивал инспектор, с недоверием глядя на самоуверенную фигурку.

- Помилуйте!.. Не боги же горшки лепят... Могу купить руководство... - И он бегал, суетился, покрикивал: - Унывать! Вот еще! Надо быть веселым, энергичным, живым...

И всем, глядя на него, становилось тошно, и каждый думал: «А черти бы тебя, проклятого, взяли!»

Жена его, Настя, миловидная городская швейка, трепетала перед ним: он во хмелю не хорош был. А теща, совсем забитая жизнью старуха, говорила ему вы, а при других звала барином и все старалась поставить себя так, чтобы кто в самом деле не подумал, что она ему теща, а не прислуга только. Она даже сесть при нем не смела.

Сергей Терентьевич сразу отстранился от учителей и все более и более туманился при думе: как ему быть со своими ребятами? Отдавать в город, в чужие люди - избалуются, а тут толку явно не жди.

И он особенно обрадовался, когда в конце Святой к нему приехали из города Митрич, а из Лопухинки - Евгений Иванович: можно будет хоть душу отвести. И только маленько опасался он, как бы гулявшая по случаю Святой молодежь - она была хуже стариков - не устроила гостям какого скандала: пьяных было немало. Сперва потолковали об «Улье», первые выпуски которого уже пошли в типографию, - делом пока что руководил сам Сергей Терентьевич, - а потом он рассказал гостям о своих заботах с воспитанием ребят и своем разочаровании в перемене учителей. Евгений Иванович слушал молча, с грустью вспоминая свои милые лесные пустыни, где ничего этого не было, а Митрич немного удивлялся: в «Русских ведомостях» и других хороших газетах и журналах о народном учителе писали совсем не то.

- А потом я рассудил так... - продолжал Сергей Терентьевич. - Ведь в учителя в деревню на нищенское жалованье идет только то, что никуда уж больше не годится, даже в телеграфисты. Телеграфист все-таки может податься хоть немного вперед по службе, а учителю никаких ходов уж нет: двадцать целковых в месяц и крышка. Ну, идут временно поповичи, чтоб в солдаты не попасть, - эти дело совсем уж ненавидят и бегут при первом случае в попы или еще куда...

- Но есть же учителя по призванию? - с удивлением сказал Митрич. - Такие, которые идут на дело из сознания его важности...

- Может быть, и есть где, но только я таких еще не видывал... - сказал Сергей Терентьевич. - Потому, может быть, так народ и недружелюбен к ним. Вон наши не успели появиться в деревне, а старшему дали уж кличку, которую и повторить совестно, а младшего все иначе, как Васька, и не зовут... И грешен: иногда я думаю, что не лучше ли совсем уж школы позакрывать, чем так народ портить...

- Ну, ну, ну... - сказал Митрич. - Как же можно так? Напоив гостей чаем, Сергей Терентьевич уже подсыхающим солнечным проселком сам повез их в недалекое Подвязье, имение Похвистневых. В деревнях было весело. Разряженный народ щелкал подсолнышки, судачил, пел, гулял, и ярко и весело горели на вешнем солнышке пестрые яркие обновки. Старики, какие постепеннее, раскланивались с проезжающими, а молодежь смотрела нагло, и иногда слышалось обычное: шала-пут/- и смех-Сергею Терентьевичу очень хотелось, чтобы кто-нибудь из приятелей купил разоренную усадьбу и поселился тут.

- Только едва ли купите... Первое дело, разорено все очень, возни будет много, а потом у Галактиона Сергеевича повадка: как только покупатель начинает клевать посерьезнее, так он скорее в кусты...

- Почему же? - спросил Митрич.

- Жалко. Последняя связь с землей, с родиной порывается... - сказал Сергей Терентьевич. - Как теперь ни упало все, как ни разорено, а все-таки хоть некоторая видимость есть, есть где в парке разгуляться, хоть поплакать есть где. Вот как у меня: сколько раз я в Канаду собирался, а как до дела, не могу и не могу. Со своей землей человек срастается крепко...

- Ну, не все... - тихонько возразил Евгений Иванович, вспоминая Аопухинку- Растащиху.

- Это верно. Но это я считаю вроде как за болезнь... - сказал Сергей Терентьевич. - И там тоже сладость - ох как не велика, по городам-то... А вот вам и дворянское гнездо наше... - сказал он, въезжая мимо каменных столбов - на них раньше были ворота - на широкий двор усадьбы.