Распутин

Федосья Ивановна тихо скрылась из комнаты: она знала, что у молодых давно нелады, и стеснялась этим.

- Не понимаю, как можешь ты ручаться за всех собак! - вспыхнув, сказала жена раздраженно.

- Не за всех, а только за Мурата... - поправил ее, отводя глаза в сторону и чувствуя уже привычное и неприятное сердцебиение, Евгений Иванович. - Наташа может отрезать ему лапу, а он все же не тронет ее. Ну, дети, возьмите Мурата и выпустите его погулять в сад... - обратился он к детям, чтобы поскорее покончить неприятную сцену. - Только смотрите, чтобы калитка на улицу была заперта...

- Знаю, знаю... - крикнула девочка и тотчас же повелительно скомандовала: - Ну, Мурат, гулять!

Мурат, оживленно вертя хвостом и стуча когтями по полу, пошел за детьми. Елена Петровна, идя следом, с подчеркнутой заботливостью предупреждала детей об опасностях лестницы. Евгений Иванович, забыв о кофе, опустил голову на руки и думал о чем-то тяжелом. Он был недоволен собой. Тысячи раз давал он себе слово быть сдержаннее, не раздражаться и - не мог. Его цензор был не всегда достаточно бдителен...

IV

ЯКОБИНЦЫ

Уже вечером Евгений Иванович все в прежнем подавленном и грустном настроении вышел из дому, чтобы идти в редакцию. Хотя с газетой он и порвал совершенно, но иногда любил вечерком посидеть там и послушать разговоры и споры ее сотрудников. На обширном зеленом дворе среди старых лип, тополей, черемух и сирени стояло четыре старинных флигеля: два по улице и два во дворе, над рекой. Старик Василий, звонко стуча молотком, починял в сумерках забор. Увидев хозяина, он бросил молоток и подошел. Это был ширококостый седой мужик с ясными, совсем детскими глазами. Отличительной чертой старика было его изумительное мягкосердие: чуть что, и на голубых глазах его уже стояли слезы умиления. И видел он жизнь как-то по-особенному. Раз как-то попал он свидетелем в окружной суд. И вот когда защитник говорил свою речь, Василий плакал от умиления: «Верно, все верно! Как не пожалеть человека?! Кто без греха?» - но когда заговорил прокурор, Василий никак не мог не согласиться и с ним: «Верно, все верно! Потому, ежели одному дать озоровать, другому, тогда и всех на дурное потянет. Он вот поозоровал, а дети-то остались сиротами, а старуха ни за что ни про что на тот свет отправилась! Проштрафился - терпи, брат...» И ему самому было чудно, что он согласен со всеми, что во всем он видит правду, и он плакал от сознания этой своей слабости, и стыдился своих слез. Евгений Иванович любил старика и пытливо всматривался в него.

- Ну в чем дело, старина? - спросил он.

- Да в шестом номере, у Сомовых, опять водопровод испортился... - сказал старик. - Сичас ходил к Гаврику - обещал завтра мастера прислать. Только колено придется поставить новое...

- Ну и отлично... - поторопился согласиться хозяин, на которого эти разговоры наводили всегда такое уныние, что часто он малодушно прятался от Василия, предоставляя ему сделать все так, как он сам находит лучше. - А не видал, в редакции наши собрались уже?

- Петр Николаевич, видел, прошли, а других что-то не приметил... - отвечал Василий. - Да эта сорока-то еще... как ее?.. Ну, жена ентаго... епутата-то...

- Нина Георгиевна? Что ты как все ее не любишь? - засмеялся Евгений Иванович.

- Ну, что там... Бог с ней совсем... - неодобрительно махнул рукой старик. - Легкая женщина... Да и муж тоже не за свое дело взялся. Ежели ты, скажем, дохтур - лечи, вакат - жуликов там всяких обеляй, а ентот в Питер, в Думу, к самому царю пролез, менистров так и эдак чехвостит. К чему это пристало? Негоже делают? Так возьми да и сделай лутче. Языком-то всякий может вавилоны разводить - нет, ты вот на деле-то себя покажи... И фамилия опять же какая-то чудная - не то он из русских, не то чухна какая, не то жид... Нечего бы вам, батюшка, связываться с ими... От греха подальше лутче...

Евгений Иванович, улыбаясь, пошел было дальше, но Василий опять остановил его.

- Да, а тут все эти... сыщики... жандармы переодетые шляются... - тихо и таинственно проговорил старик. - Все пытают, кто ходит в газету, что говорят...

- Ну?

- А я обрезониваю их, что ходят, дескать, люди всякие, а что касаемо разговору, так меня к разговору не приглашают, а ежели бы и пригласили, то толков больших все равно не будет, потому мужицкая голова господского разговору не вмещает: не с того конца затесана!..

- Ну а они что? - улыбнулся Евгений Иванович.