Распутин

Вокруг него на диване и стульях сидели в тени абажура его постоянные сотрудники: князь Алексей Сергеевич Муромский, совершенно разорившийся Рюрикович, внук знаменитого декабриста и сам выборжец, человек лет под пятьдесят, с черной бесформенной бородой, с жидкими, плохо видящими - больше от рассеянности - глазами, с каким-то рыдающим смехом и совершенно монашеской и беззлобной душой. Рядом с ним кокетливо прижалась в уголке дивана Нина Георгиевна Мольденке, которую не любил Василий, жена очень радикального думского депутата, эффектная, всегда красиво одетая брюнетка со жгучими глазами, которая поставляла газете переводы новейших французских и немецких авторов; переводы ее были не Бог знает как талантливы, но с ней как с женой влиятельного депутата считались. У дверей в соседнюю комнату, отведенную для занятий постоянных сотрудников и под библиотеку, прислонившись к косяку, стоял земский секретарь Евдоким Яковлевич Каширин, худой чахоточный эсэр, человек весьма раздражительный и большой любитель и знаток местной старины. Он жил со своей семьей в большой нужде и очень часто подвергался всяким ущемлениям со стороны властей - до острога и высылки включительно. В простенке между окнами сидел, подвернув под себя толстую ногу, Сергей Васильевич Станкевич, огромный волосатый тяжелый господин лет тридцати в строгих золотых очках. Он был довольно видным литератором и исследователем русского сектантства и был выслан сюда на жительство из Петербурга на один год. На словах это был человек ярости прямо беспредельной, но с душой беззащитной, страшный фантазер, находившийся в рабской зависимости у своей истерички жены. В темном уголке сгорбился на венском стуле Григорий Николаевич Чага, в молодости инженер путей сообщения, а теперь аскет и йог, предававшийся посту, молитве и жизни созерцательной, невысокого роста блондин лет тридцати пяти с жидкой желтой бородкой, в сломанных очках, из-под которых мягко и ласково смотрели серенькие глазки, в убогой блузе и каких-то веревочных сандалиях: употребление кожи животных для обуви он, вегетарианец, считал большим грехом.

- А-а, милый хозяин наш! - с добродушной иронией встретил Евгения Ивановича редактор, поднимаясь к нему навстречу. - Милости просим!

И он с шутливой почтительностью подвинул ему свое кресло, а сам подошел к окнам и поправил занавески так, чтобы щелочек с улицы не было совсем. Евгений Иванович отстранил его кресло и сел на стул к блестевшей своими старинными изразцами - в таких синих простеньких рамочках - печи.

- А мы горюем тут над опустошениями, которые произвели варвары в наших трудах... - сказал Петр Николаевич, хлопая рукой по закрещенным гранкам. - Такого погрома давно уже не было... И на Афанасия рявкнул так, что тот едва ноги унес... И говорят, что сам перестал даже доверять дураку вице и теперь будто цензурует нас своей собственной персоной...

- На собрании нашей партии я только вчера говорил: нам надо очнуться от этой нашей летаргии и снова взяться за наши испытанные средства, за бомбы... - побледнев от раздражения, проговорил Евдоким Яковлевич. - Другого языка эти наглецы не понимают...

- Бомбы, яды, револьверы, все средства в борьбе с этими господами хороши и допустимы... - зло блеснув очками, завозился на своем стуле грузный Станкевич.

- Ну, вы там как хотите с вашими бомбами... - засмеялся своим рыдающим смехом князь. - А я с своей стороны предлагаю собрать весь этот материал, и я пошлю его кому-нибудь из думских депутатов для соответствующего запроса правительству...

- Конечно, это было бы полезно... - сказал Петр Николаевич, поглаживая свои китайские усы. - Но я думал бы, что не следует оглашать, из какого города, из какой газеты весь этот материал получен, а то здесь нас съедят живьем: до Бога высоко, до Думы далеко... Вы посмотрите, Евгений Иванович, что они только наделали - это настоящее издевательство! Это вот фельетон нашего Миши о воскресных школах - вылетел весь, и вот посмотрите, - в бешенстве черкнул карандашом так, что всю гранку разорвал, - вот народный рассказ Сергея Терентьевича - изуродован так, что узнать нельзя. Смотрите: один из героев говорит другому «ступай к лешему» - это вычеркнуто и на полях вот написано:

«Ругаться неприлично». Из отчета о последнем заседании городской думы вычеркнута вся речь члена управы Сапожникова о церковно-приходских школах. Вчера весь номер пришлось переверстывать - всю ночь возились... Афанасий два раза за ночь бегал к губернатору за гранками и пришел в таком настроении, что, боюсь, вместе с Евдокимом Яковлевичем за бомбы тоже возьмется...

- В сущности, все эти наши писания под надзором нянек только одно пустое толчение воды в ступе... - все так же раздраженно сказал Евдоким Яковлевич. - Может быть, мы сделали бы больше дела, если бы закрыли газету сами, да с треском: не имея возможности при данных условиях честно служить родине, вынуждены... и прочее.

- Ужасно испугаются они этого! - заметил Станкевич. - Будут весьма даже обязаны...

Нина Георгиевна рассмеялась.