Распутин

- Потом, потом!.. - нетерпеливо отозвался Евдоким Яковлевич. - Об этих пустяках потом, а то это заведет нас в такие дебри Индостана, что и не выберешься. Давайте говорить сейчас о главном. А главное вот что: здесь, в этой вот нашей старой окшинской земле, мы хозяева, а они - гости, и гости эти часто... надоедают. И я хочу, чтобы они не надоедали мне, - ну, что ли, ушли бы куда, черт их совсем дери... - рассердился он на себя. - Значит, борьба нужна... Так! - укрепил он. - Не погром, не идиотская черта оседлости - все это озорство и глупость... - нет, а надо как-то органически обезвредить их... И вдруг вы подсказываете эту воистину огромную мысль: надо убить христианство, потому что христианство - это еврейство, еврейство самое несомненное, ибо все это есть и в Исайи, и у ессеев, и у александрийцев... И мысль, логически вполне правильная, меня ужасает... даже меня, русского социалиста... то есть, видимо, сперва русского, а потом уже и социалиста. Это значит, надо вычеркнуть из истории нашей всю тысячелетнюю ошибку Владимира Красного Солнышка... и эти вот соборы... которые татар видели в своих стенах... и «свете тихий святыя славы» за вечерней... и красный звон на Святой... и все, все, в чем мы выросли... Мыслью я согласен с вами, но выводы ужасают...

- Ах, Боже мой, да зачем же вы принимаете так трагически мою чисто академическую и даже прямо случайную мысль?! - воскликнул невольно Евгений Иванович.