Распутин

- То-то и я говорю, что никто теперь ничего путем не понимает... - скучливо повторил Григорий. - Один придумывает одно, а другой - другое, третий - третье, а на поверку выходит, что никто ничего путем не знает, и все наобум Лазаря валяют... Выйдет у него чего, все его хвалят: вот, - кричат, - умница, вот человек! А о ся, - пустил он грубое слово, - говорят: сукин сын...

- Ну, как же можно так? Есть и умные люди... - сказал граф.

- Знамо есть... Вон Вите, - он выговаривал не Виттэ, а Вите, - умный мужик, да что-то его не больно слушают. Сколько разов напирал он: бросьте эти ваши дурьи небилизации, и так разорили Расею вчистую! На кой пес собираете вы столько людей, коли ни одеть, ни прокормить их не можете, да и ружьев нету? А ему союзнички наши все подножку да подножку... Известно, где деньги, там и сила... Так вот под их дудочку и прыгаем - далеко ли только упрыгаем...

- Плохо прыгаем, Григорий Ефимович...

- Да и я говорю, что дело г...о. Да что вот будешь делать?

- А как бы вы решили?

- Что я? - повторил неохотно Григорий. - Мое дело маленькое. Это вы привыкли править нами. Ну и правьте... - сказал он с легкой насмешкой, блеснув своими тяжелыми глазами. - Чего с нас, дураков, требовать? Одно только скажу: не ударь меня тады в Сибири ножом дура ента, никакой войны не было бы. Папа слушает меня крепко. И я не допустил бы ни в жисть... Да вот, видно, не судьба. Без меня все дело здесь сварганили, а теперь вот и прыгай...

Наблюдая один другого осторожно, помолчали. Граф все спрашивал себя, зачем Григорий мог пожаловать к нему. И решил повести дело начистоту: он мужик не дурак.

- А я все хотел спросить вас, Григорий Ефимович, зачем это вы мне такую свинью подложили в деле с железной дорогой?

- Зачем? - не смущаясь, повторил Григорий. - Как тебе сказать, граф? Первое дело, какого же черта, в самделе, Расею драть, как Сидорову козу? Что, она мало вам дала и так? Ведь, по совести ежели говорить, хватит... Ну а потом я человек бываю иногда и карахтерный, а в тот день, помнится, я с похмелья крепко не в духе был. А ты повел себя со мной с первого же дня эдак свысока: что, дескать, с мужиком-дураком больно церемониться-то?

- Мне кажется, вы преувеличиваете, Григорий Ефимович... - неловко усмехнулся граф.

- Ну чего там - преувеличиваете? - скучливо усмехнулся Григорий. - Ты что думать, я не заметил, что ты в вагоне-то со мной рядом сесть побрезговал? И все эдак с насмешечкой... А знаешь, что я скажу тебе, граф? - вдруг перешел он совсем в другой тон. - Вот теперь я с вашей братией много уж время путаюсь, всего насмотрелся и одно скажу: и вы ни ... не стоите! Такое же дерьмо, как и мы, сиволапые. Надавали себе прозвищев всяких: я, - говорит, - граф, а я - князь, а я там, к примеру, прынец, а много, много сволоты всякой среди вашего брата! Бывало, снизу- то на вас смотрим да все дивуемся: грудь это вся в регалиях, ленты это всякие, на ж... и то золото... А обхождение какое: ваше сиятельство... ваше высокое превосходительство... - не подходи! А вблизи - ... За крестик какой отца с матерью продаст, пьяницы и блядуны не хуже нас, грешных, а за деньги куды хошь и на что хошь идет...

- Ну, не все такие...

- Не все, так почитай все... Все с червоточинкой... - сказал Григорий. - Чего уж лутче: жен своих своими же руками под меня кладут - только выручи, Григорий... Или вон приятеля моего, Варнавку епископа, возьми. Ежели промежду нас говорить, то имя его совсем не Варнавва, а одно слово Варнак сибирскай. Погляди, какую бучу по всей Расее он с мощами Ивана Тобольского развел. Все думают, что тут дело первеющей важности, а все дело только в том тут, что Варнавке архиепископа получить надо...

- А разве мощи помогут в этом деле? - спросил, смеясь, граф.

- А как же? Вот, оказывается, на что ты дошлый, а и то порядков не знаешь... - сказал Григорий. - У нас, милой, издавна порядок такой установлен: ежели в епархии открываются мощи, то епископ сичас же вышний чин получает, архиепископа...

- Неужели?!

- Дело говорю... И никто не знает. А ежели знать-то это, то ... то и понятно станет, почему на Расее столько святых объявляется. Поглядишь вокруг, все свиные рыла, а между прочим вдруг бац - мощи! Издали-то думашь Бог знать что, а вблизи поглядишь - одна видимость. Вот как ты тогда про домового сказывал. Мужик орет: «Домовой! Караул! Спасите душу хрестьянскую...» А никакого домового и нету: просто это он каши, чертище, обожрался али там капусты кислой. Так вот и вы все себя вроде домового оказываете...

- А запомнился-таки вам мой домовой! - усмехнулся граф.