Распутин

Глубокой ночью пленных подняли - почему ночью, а не днем, никто толком не знал, да и не интересовался знать: так оно само как-то вышло... - и погнали под мелким и холодным дождем на вокзал, где и усадили их в грязные, вонючие вагоны... 'И час спустя засвистел паровоз, задергались, гремя, теплушки и - все было кончено. Вокруг бледный рассвет непогожего дня и хмурые, бледные, как у мертвецов, лица пленных, усталые, покорные лица. И склонились в тяжелой дремоте усталые головы, и бились под грубыми шинелями усталые сердца, полные непонимания, тоски, иногда злобы - небольшие были эти вагоны, а много страдания человеческого было заключено в их полинялых боках. Фриц, прижавшись лбом к холодной стенке вагона, тихонько машинально насвистываласЬ, теш ЦеЬег Аи^изип, Аидиз^п... и подлая, глупая песенка эта змейкой вилась среди этих уставших, страдающих людей и точно надевала на склоненные головы их какие-то дурацкие колпаки...

Дико заскрежетали тормоза. Поезд остановился.

- Заречье! Три минуты! - возгласил кто-то на платформе.

- Если не тридцать три! - злобно отвечал хриплый со сна голос.

- Разве застрянем?

- А черт их в душу знает...

Холодный, непогожий рассвет... Мутные дали... Неприветные, чужие лица... Тоска... ach, mein liber Augustin, Augustin, Augustin...

- Фриц!

- Милая!

Варя, мокрая и схудавшая, но радостная, так вся и бросилась к нему.

- А я не вытерпела, поехала искать тебя в городе...

- Да разве ты не получила моего письма?! Я с лавочником вашим послал...

- Нет, ничего не получала... И так тревожилась... Он, вероятно, забыл передать... Ах, как я мучилась, как мучилась...

- Это эшелон пленных... - раздался суровый окрик. - На плацформе посторонним быть не полагаетца... Отойдите, сударыня!

И маленький жандарм с круглым, красненьким, наивным носиком пуговкой и рыжими усами строго ждал, что приказание его будет немедленно исполнено.

Они судорожно обнялись.

- Как узнаю, куда, сейчас же сообщу адрес...

- Смотри же: немедленно!

Жандарм был в недоумении: разговаривать с пленными стоит три тысячи рублей, а целоваться? Это было не указано. И вообще черт их разберет со всеми их постановлениями...

- Отойдите, сударыня!

Засвистел паровоз, рванулись с грохотом теплушки. Сквозь слезы Варя с искаженной улыбкой смотрела на потухшего бледного Фрица.

- Скорее, скорее дай знать!

- Непременно, непременно!

- И заказным... В город, до востребования...

- Хорошо, хорошо...

- Сударыня, я составлю протокол! - зло сказал жандарм.

Но он протокола составлять не стал: черт их там знает, как эта дьявольская война еще кончится... Нечего и злить зря народ. У него тоже за плечами-то четверо... И понес тоже черт на проклятую службу эту... И эта тожа липнет к немцу, шлюха бесстыжая...

В это непогожее утро по всем городам и деревням был расклеен новый приказ о мобилизации: забирали последние почти годы ратников. И сразу застонала вся земля русская из края в край:

- Да что же, сволочи, осатанели они, что ли?!

XXXIII

ЧЕРНЫЙ СТЕЖОК