Распутин

- Нужно это на то, - сразу загораясь, уверенно заговорил Георгиевский, - что капиталистический период истории всюду и везде приходит к своему логическому завершению: социальной революции. У меня огромные связи с заграницей, я получаю массу книг, писем, газет, журналов оттуда, и вы не можете себе представить, до какой степени многообразны и красноречивы признаки этой близкой катастрофы капитализма, этого ужасающего крушения сгнившего буржуазного мира и грядущего обновления человечества! Во всех без исключения странах растут и множатся революционные рабочие армии - вглядитесь хотя бы только в рост германской социал-демократии! - везде грохочут взрывы бомб наиболее нетерпеливых из протестантов, везде и всюду брожение в войсках и, как следствие этого, переполненные военные тюрьмы со всеми их ужасами вроде той французской Бириби, о жестокостях которой мы все читали, везде пустеют церкви, везде проваливается парламентаризм, и тайные и явные печатные станки заливают страны потопом революционной литературы... Мы на пороге катастрофы старого мира, мы на пороге социальной революции! Маленький толчок какой-нибудь, и весь старый мир, запылав, повалится в пропасть. И мы, понимая неизбежность благодетельной катастрофы этой, должны теперь же подготовить в грядущем хаосе этом необходимые точки опоры для обновления человечества, те ячейки, вокруг которых будут группироваться силы борцов за новый мир. Вот основная мысль нашего дела: не только разрушать, но и созидать! И не думайте, что наша «Живая вода» так только и замкнется на этом берегу: нет, от этой колонии-матери мы будем отпускать все чаще и чаще молодые рои борцов для основания все новых и новых ячеек. И это совсем не так трудно, как кажется: ведь подобные начинания существуют уже и в западных странах, как Франция, Бельгия и Швейцария с их «milieux libres[26]» - так назвали там эти молодые земледельческие коммуны...

- Превосходно! - воскликнула Евгения Михайловна. - Какое колоссальное дело!

- И большие средства собрали вы на это все? - опять настойчиво спросил Константин Павлович.

- Опять повторяю: дело за средствами не станет! Наше начинание возбуждает в России огромный интерес... Если бы вы могли видеть ту массу писем, которые я получаю со всех концов...

Этот упорно уклончивый ответ в вопросе о средствах окончательно расхолодил Константина Павловича, и он, решительно поднявшись, пригласил Софью Ивановну ехать на ее участок.

- Ну-с, если понадобятся мои услуги в делах приискания подходящей земли, я в вашем распоряжении, - сказал он, - а вы пока толкуйте о ваших делах. Я в революции ничего не понимаю...

И он выразительно посмотрел на жену и дочь: не мешать!

Он с Софьей Ивановной в легком шарабанчике уехал, а на террасе снова закипел горячий разговор.

Митрич, запоздавший к началу собрания, - дикий кот передушил у него за ночь всех их восемнадцать кур, и надо было прибрать это поле битвы - подходил к усадьбе Сияльских. И из-за багряной стены глицинии он услышал самоуверенный голос Георгиевского, который раздельно и громко читал:

- «Отдел третий: о детях. Параграф первый: дети до трех лет остаются в распоряжении родителей, после же трех лет поступают в полное распоряжение коммуны, причем, однако, и до трех лет отношения между детьми и родителями регулируются: а) комиссией педагогической и б) комиссией санитарной...»

Митрич остановился. Страстно привязанный к своим детишкам, он не мог не только пойти на покупку земли, но и на это. Не вернуться ли домой? Несимпатичное дело... Но он преодолел свое малодушие: всегда все же можно воспользоваться случаем и замолвить словечко за Генри Джорджа. И он вошел на террасу...

Вечером Яся подслушала спор Георгиевского с серым Догадиным в их комнате. Из спора этого ей стало совершенно ясно, что у коммунистов не было даже и десяти тысяч на всю эту музыку. Поэтому на другое же утро Ядвига Карловна отказала в пансионе Георгиевскому и Догадину: она не может сделать свой дом точкой опоры для всемирной революции, потому что в Береговой есть еще, слава Богу, урядник. Константин Павлович не обращал больше на питерцев никакого внимания и при встречах едва кланялся.