Распутин

Несколько тяжелых капель упало на его шляпу. И в ту же минуту заросли расступились, и он очутился на светлой поляне, сплошь заваленной выкорчеванными деревьями. На противоположном конце ее стоял шалаш деда Бурки. Из шалаша полз, как привидение, дым и расстилался по поляне в сыром тяжелом воздухе. Внизу, в лощине, за деревьями шумел по камням быстрый Дугаб...

XXIV

ДЕД БУРКА

Дед хотел скоро шабашить и, разложив у шалаша огонек и поставив вариться картошку, докорчевывал последнее дерево, большой, с выгнившей сердцевиной ясень. Евгений Иванович остановился на опушке и смотрел на трудившегося около дерева старика. Дед сильно вскидывал кверху свою тяжелую кирку и глубоко загонял ее под корни дерева, и всякий раз, как железо касалось узловатых корней, из груди старика вырывалось что-то вроде стона: кха!.. кха!.. кха!.. - и трясущаяся седая голова его точно от невидимого удара дергалась от усилия в сторону. Он был весь забрызган липкой грязью, и от сырой, насквозь провонявшей потом и полной вшей одежды его шел в сумраке пар.

Усердный и ловкий, несмотря на свои большие годы, дед был хорошим рабочим. Его мастерство на ломке камня приобрело ему широкую известность по всему побережью. Он работал всегда как каторжный, урезывал себя во всем, копил гроши, а когда набирал рублей двадцать - тридцать, вдруг заявлял хозяину:

- Ну, теперь уж отпусти меня... Надо идти на соль в Таврию...

- Да помилуй, какая тебе соль, дед? - изумлялся тот. - Жил и живи. Может, ты недоволен чем?

- Нет, барин, покорно благодарю, всем доволен вами, - говорил старик. - Дай вам Бог здоровья, но только мне время идти... Я ведь опять приду к вам...

Хозяин, делать нечего, выдавал расчет. Дед сразу оживал, собирал свой убогий скарб и, дойдя до соседней станицы, начинал пьянствовать глупо и безобразно. Обыкновенно скоро у него, пьяного, крал кто-нибудь его засаленный рыжий кошелек, и дед, поневоле протрезвившись, шел дальше: на соляные промыслы в Крым, на уборку хлебов на плодородной Кубани, на рыбные ловли в донские гирла. Через год или два он снова появлялся на побережье, немного постаревший, все такой же грязный, вшивый, вонючий, все такой же со всеми ласковый, и снова, забившись куда-нибудь в лесную глушь, корчевал деревья, ломал камень, мок на дожде, недопивал, недоедал, отказывал себе в лишнем куске сахара к чаю.

- Вот еще баловство какое... - ворчал он. - Всю жизнь не баловал себя - не привыкать на старости лет ко всяким пустякам...

Евгений Иванович подошел к нему. Заслышав его шаги и треск сухих сучьев под ногами, дед неторопливо поднял свою трясущуюся голову и, узнав гостя, бросил кирку и отер пот.

- Здравствуйте, барин... Что это вы по какой погоде ходите?

- Да вот зашел навестить тебя...

- А, спасибо, спасибо вам... Заходите скорее в мой дворец, а то замочит...

Евгений Иванович, нагнувшись, пролез в сырой, пахнущий дымом и грязью шалаш, который дед сам сплел себе из веток от непогоды. Куча хвороста, брошенного на расквашенную ногами сырую землю, служила деду постелью; в изголовьях ее лежал его грязный дорожный мешок; старая вытертая солдатская шинель служила старику одеялом. Вокруг было тихо - только дождь шелестел в опавшей листве, да внизу неподалеку шумел красавец Дугаб.

Дед уступил гостю обрубок толстой осины, на котором он сидел обыкновенно у огонька, а сам, подбросив в огонь сухих веток, уселся по-турецки на своей постели.

- Что это ты опять ушел от рабочих? - спросил Евгений Иванович. - Вместе работать веселее...

- А ну их к шуту! - махнул дед рукой. - Все ссоры да споры. Тут, по крайности, никто не висит у тебя над душой - отработал свое и спокоен...

И он, махнув опять рукой, - это был его любимый жест - стал осторожно тыкать щепочкой в картошку: не уварилась ли? Но картошка была еще тверда.

И вдруг в горах в хмуром сумраке осеннего вечера разом поднялся какой-то глухой, могучий и ровный рев.

- Это что? - невольно встревожившись, спросил Евгений Иванович.

- А дождь... - спокойно отвечал старик. - Недаром эти столбы по морю-то ходят... Это завсегда к большим дождям. Ишь, как ревет...

Ровный могучий рев стоял и не проходил.

- Это ничего, с той стороны хребта... - пояснил дед. - А только вы, барин, все-таки лучше уходите - неравно перевалит сюда, да ночь по дороге захватит, неловко будет... Хотел я вас картошкой угостить, да, видно, лучше до другого разу...

- Пойдем вместе... - сказал Евгений Иванович. - В поселке и переночуешь... Пойдем...

- Э, нет, барин... Мы народ, ко всему привычный... - отвечал старик. - Как-нибудь перебуду ночь, а завтра все равно кончу полянку, немного уж осталось, возьму расчет и на Туапс подамся... Там, говорят, новую дорогу строют... Надо побывать...

- Так иди хоть к тем рабочим, у них в землянке не течет... - вставая, сказал Евгений Иванович. - Смотри, у тебя и сейчас уже каплет...