Распутин наш. 1917

– Больше часа. А сейчас к ним подошли еще двое, поговорили и зашли в наш подъезд…

Её последние слова сопровождались противным скрежетом дверного звонка.

– Выследили, стало быть… И где ж это мы наследили? Если гости так настаивают, придётся принять. Готова?

Ревельская горько усмехнулась и кивнула.

* * *

На требовательный звонок дверь открыла прехорошенькая горничная в свежем, накрахмаленном чепчике и переднике, с нежнейшим личиком и хрупкими руками. Она больше походила на хозяйку апартаментов, нежели на прислугу.

– Можно ли видеть Фру Суменсон? – осведомились добрые молодцы, не вынимая рук из карманов и не пытаясь поклониться.

– Простите, – сделала книксен служанка, – фру Суменсон сейчас нет, но она скоро будет. Проходите.

В прихожей стояла инвалидная коляска. На ней восседал белый, как лунь, парализованный старик с трясущейся головой.

– Больше никого в квартире нет? – осведомился первый молодец, пробегая цепким взглядом по гардеробной.

Служанка мотнула головой и опасливо исподлобья посмотрела на говорящего.

– Зигфрид, проверь, пожалуйста, – улыбнулся молодец напарнику.

Молча кивнув, второй со словами “эншулдиген, флойляйн” отодвинул оторопевшую служанку и попытался просочиться мимо инвалидного кресла, но зацепился за какую-то железяку и с руганью грохнулся на пол.

– Зигфрид, какой ты неловкий!

Первый сделал шаг вслед за напарником и с удивлением уставился на подушку, лежащую на коленях у деда. Она неожиданно подпрыгнула, как живая. Среди цветов узорной наволочки вдруг появилась дырка, через которую, как вода через дыхательное отверстие кита, вылетел фонтанчик пыли, в центре которого чернела крохотная точечка. Она росла, приближалась, становясь больше, пока не затмила всё вокруг, вобрав в себя дневной свет, заменив его ночным мраком, растворив весь мир и самого солдата.

Второй штурмовик, услышав непривычный хлопок, сопровождаемый знакомым, приглушённым лязгом затвора, встрепенулся, попытался вскочить на ноги, но был остановлен резким болезненным ударом кулака по затылку. Он коротко ойкнул и послушно уткнулся носом в пол, плохо соображая, что с ним происходит.

Не получив условленного сигнала от своих подчинённых, Кейтель с силой ударил зажатой в кулаке перчаткой по своей левой ладони, чертыхнулся и, повернувшись к Дёницу, зло процедил сквозь зубы:

– Ну вот и всё, Карл, они здесь, можешь не сомневаться. Отправляй вестового за помощью. Привлечём и местную полицию. Никуда нашим русским друзьям теперь не деться. Будем брать с поличным. Шнель!

Распутин в это время, обыскав тушки штурмовиков, сидел, прислонившись к стенке, держа в руках найденный у одного из них свежий номер Aftonbladet, где в разделе объявлений жирным шрифтом было набрано и обведено затейливой рамкой-виньеткой: “Поэт-безумец, мистический монархист, ищет ту, которая сможет создать для него смысл жизни. Писать до востребования в Берлин или моему хорошему знакомому художнику в Стокгольме “для Вальтера”…” Ниже был набран текст, не предусмотренный изначально, но интуитивно понятный: “Прошу потенциальную избранницу воздержаться от необдуманных шагов хотя бы до первого свидания. Любую Бурю можно усмирить, если прочесть вслух самую знаменитую фразу её творца…”

Глава 10. Ад пуст. Все черти здесь…

– Что вы можете сказать, коллега, – нарочито церемонно обратился Григорий к Анне, крутя в руках газету с прочитанным объявлением, – насчёт общеизвестных произведений популярных авторов с названием “Буря”? Блесните эрудицией, озарите огнём просвещения потёмки моего невежества.

– Первое, что приходит в голову – это Пушкин:

“Ты видел деву на скале
В одежде белой над волнами
Когда, бушуя в бурной мгле,
Играло море с берегами…”

– Нет, вряд ли… Что ещё?

– Есть Боратынский…

– А у него что? К своему стыду, не знаком.

– “Завыла буря; хлябь морская
Клокочет и ревёт, и чёрные валы
Идут, до неба восставая,
Бьют, гневно пеняся, в прибрежные скалы…”

– И это не то…

– Что за шараду мы разгадываем?

Анна закончила перебинтовывать голову штурмовика, в лоб которому по касательной прилетела пуля крошки-браунинга, рассекла кожу, чуть не сняла скальп, контузила, но не убила. Распутин молча протянул газету.

– Сомневаюсь, что автор сего объявления хорошо знаком с русской классикой, – произнесла она, прищурив глаза, словно пытаясь между газетных строк обнаружить правильный ответ. – В Европе очень популярен Шекспир со своим “The Tempest”. С начала войны слова принца Фердинанда “ад пуст, все дьяволы сюда слетелись” из этой пьесы наиболее охотно цитируют в газетах.

– Прекрасно! – щелкнул пальцами Григорий. – Аня, ты – гений! Пробуем!