Распутин наш. 1917

– Благодарю за трогательную заботу о моей персоне, – Григорий искренне улыбнулся встревоженному генералу, – но шила в мешке не утаишь, и глупо шифроваться, забираясь на трибуну. Не беспокойтесь. Ничего принципиально нового жандармское отделение не узнает, а репрессии, боюсь, разворачивать уже будет некогда. Прорвёмся…

Распутин с Вандамом недолго отсутствовали в импровизированном офицерском клубе, а по возвращению обнаружили не сонную обстановку вечернего собрания, а бурлящий котёл страстей в процессе перехода от убеждения к рукоприкладству.

– Да мне плевать на форму обращения. Лишь бы оно было уважительным! – горячо убеждал Балахович раскрасневшегося фон дер Лауница. – Что вас так коробит, господин поручик?

– Меня не коробит, как вы изволили выразиться, обращение, – пыхтел потомственный остзейский барон, – меня задевает и ранит смерть вековых устоев!

– Каких “вековых”, поручик? Я вас умоляю! – втолковывал барону шляхтич. – Нынешнему титулованию две сотни лет, а русской армии – больше тысячи…

– Господин поручик, вы на войне часто придерживались сих строгих традиций? – философски размышлял Ставский, – команду “отставить титулование” на фронте я слышал гораздо чаще повеления его придерживаться. А все эти торопливо-произносимые “вашбродь” только коверкают первоначальный смысл слов и обесценивают защищаемые вами традиции.

– Превращать боевую работу в митинг недопустимо, – горячился обычно спокойный и рассудительный Грибель, – согласовывать оперативные планы с солдатскими комитетами – бред больного воображения…

– Так может они не для этого создаются, – пожал плечами Зуев.

– А для чего, позвольте осведомиться? За каптёрщиками следить? Портянки пересчитывать?

– Кстати, было бы неплохо, – хмыкнул Надольский. – Ротная кладовка – место, где бесследно исчезает множество полезных вещей…

– Господа офицеры! Разрешите принять участие в дискуссии, – зычно прогудел Вандам.

Собрание почтительно затихло.

– Григорий Ефимыч, что вы ещё хотели сказать? – обратился генерал к Распутину.

– Проект приказа № 1, – благодарно кивнув, произнес Григорий, – это восхитительный образец решения вопроса борьбы с клопами путем сожжения всего здания. В российской армии есть объективные и серьезные проблемы. Но рушить принцип единоначалия, на который опирается любая армия – значит ломать ей хребет, превращая огромную массу вооруженных людей в неуправляемую толпу. Финал будет предсказуем – обвальное падение дисциплины и боеспособности, а затем постепенный развал всей армии…

Собрание загудело, как пчелиный рой на излёте.

– Но и проигнорировать его невозможно, – вздохнул Григорий.

– Это еще почему? – искренне удивился подобравшийся вплотную к Распутину Зуев.

– Проект приказа – дерьмо, но сам факт его появления говорит о реальных, а не выдуманных проблемах, заваривших крутую революционную кашу. Страна закипела не просто так. Вы сами прекрасно знаете…

– Григорий Ефимыч, не томите, – просительно растягивая слова, произнес Грибель, – про что такое ужасное нам известно? Окопных жалоб у каждого из нас – с три короба. Вы про какую из них?

– Я бы отметил ту, что начинается не в кабинетах вороватых интендантов, а гораздо раньше. Например. Солдату на словах внушают мысли о высоком звании воина, а на оградах парков, скверов и при входе на гуляния он может прочесть “Собак не водить”, а рядом – “Нижним чинам вход воспрещается”.

– Так было всегда, – пожал плечами фон дер Лауниц.

– Да, – протянул Грибель, – имеет место быть… Я даже как-то не придавал этому значение… Эко ловко вы подметили, Григорий Ефимович…

– Это не я, поручик, – вздохнул Распутин, – а генерал Антон Иванович Деникин.

– Знаем такого, – кивнул Ставский. – Дважды герой Луцка…

– Про возмутительно-пренебрежительное отношение к нижним чинам – понятно, – придвинулся еще ближе Зуев, – и все фронтовики, думаю, согласны. Сорвать эти гнусные вывески недолго. Запретить рукоприкладство. Это всё?

– Нет, конечно. Рукоприкладство отменить недолго… Достаточно разрешить нижним чинам в ответ “давать сдачу”… Нет-нет, не принимайте всерьез, – улыбнулся Григорий, – это у меня такой своеобразный юмор. А как отменить индустриальную отсталость? Каждый, кто воевал, помнит, как осенью 1914-го закончились снаряды, зимой уже не хватало патронов, и даже наши знаменитые мосинские винтовки пришлось заказывать за границей – не хватало заводских мощностей.

– Снарядный голод случился не только в 1914, он нас донимал и в 1915, и даже в 1916-м, – кивнул Ставский, закуривая.

– Тоже не проблема, – пожал плечами Зуев, – настроить заводов, поставить станки…

– А кто будет на них работать, – повернулся к подпоручику Распутин, – лапотное, неграмотное крестьянство, не знающее, с какой стороны к заготовке подойти? Завод – не коровник. Россия – сельская страна, да к тому же, девять из десяти земледельческих домов живут натуральным хозяйством… В ХХ столетии – натуральное хозяйство! Вы себе это представляете? Каменный век! У нас нет квалифицированной рабочей силы, зато есть сто миллионов экономически пассивных, но очень политически-воинственных селян.